— О чем разговор? — повеселел художник.
— О купце Афанасьеве. Он тут работы делал. На него оформлять неудобно. Может, вы согласитесь их на себя записать? — Кузьмин снова внимательно посмотрел на него.
— Подумать надо, — вдруг запнулся Травин. — Как-то не совсем правильно получается. Если человек работал, чего ему стыдиться за это деньги получать, — он умаляющее посмотрел на архитектора, всем своим существом показывая Кузьмину: «Я готов на все ради дружбы с вами, но от такой неправды вы меня увольте, пожалуйста».
— Я вас не тороплю, — сказал деловито архитектор.
На этой фразе разговор прервался. Возобновился он в конце аллеи, при выходе из парка, где Кузьмина ждала карета. Перед тем как скрыться за дверцей, Роман Иванович деловито справился о сроках по выполнению новых обязательств, особенно в золочении, поинтересовался, нужна ли Травину помощь в мастеровитых работниках.
— Моим предложением прошу голову не забивать, иначе на ум работа никакая не пойдет, — шутливо завершил он, сажаясь в карету.
Алексей Иванович долго мучился, рассуждая над предложением Кузьмина. Но едва взялся за дело, как все мысли, что он чего-то кому-то обязан, улетучились. Не вспомнил он о давнем разговоре, когда Кузьмин проверял выполнение контракта. Да и сам Роман Иванович виду не подал, словно у них предварительных разговоров и не было.
Когда Кузьмин стал отказываться от выплаты денег, Александру Ивановичу пришла на память их давняя доверительная беседа в аллее парка. Вспомнилось, с каким лицом были произнесены архитектором слова прощания. Сколько в них было интеллигентской манерности.
«А ты говоришь, дорогой друг Платон Григорьевич, чтобы я на мировую пошел, — ухмыльнулся Травин, вспоминая недавний разговор с Ободовским. — Да с такими гражданами, как Кузьмин и Уткин, надо до последнего биться в судах. Искать правду вплоть до императора, а не ублажать их. Правду говорят в народе: чем богаче человек, тем жаднее».
Алексей взялся за прошение, но вдруг услышал заразительный смех. Он доносился из кухни. Смеялась Татьяна. Травину не поверилось. Он давно забыл, когда слышал смех жены. Пожалуй, это было в самые первые годы их совместной жизни. Травин тихо поднялся, направился к кухне. Когда он вошел, увидел за столом Татьяну с книгой. Зажав голову руками, она время от времени вздрагивала от смеха.
— Ты чего это? — Алексей удивленно посмотрел на жену.
Татьяна подняла голову. На лице ее застыла улыбка, в глазах стояли слезы.
— Громко смеялась? — спросила с непривычным для нее вызовом.
— Громко, — недоумевая, ответил Алексей.
— Ты сам возьми, почитай, — Татьяна подвинула к краю стола толстую книгу. — Почитай, почитай, — продолжала она настойчиво. Тут ну как есть про тебя написано.
— Как это про меня?
— Не совсем так, но…
— История о славном ламанхском Рыцаре Дон Кишоте, — прочитал он и перевел взгляд на жену. — Откуда ты ее взяла?
— Старые вещи отцовские перетряхивала, вот и нашла, — улыбнулась Татьяна.
— Год выпуска 1769, — вздохнул Травин, листая книгу. — Точно такая же была у меня в Галиче. Я ее мальчишкой читал.