История крестовых походов

Но если таким образом Малая Азия и Сирия должны были быть снова приобретены для греческого и римского христианства, то, конечно, должны были кончиться те многочисленные ошибки и глупости, сделанные до сих пор наверху и внизу; и прежде всего император Алексей должен был понять, что благо его государства заключалось не в покорении норманнов в прекрасной и далекой Антиохии, но в изгнании сельджуков из плоскогорий Фригии. Но теперь для всего христианского мира стало роковым то, что гордый Комнен и теперь еще не мог отказаться от одной части страны, принадлежавшей когда-то Византии, и что поэтому он предпочитал оставлять в покое сельджуков, чтобы только опять отнять у ненавистных норманнов их похищение. Еще весною 1099 года он выслал сухопутное войско и флот против Антиохии и этим сам начал ряд пагубных войн византийцев с крестоносцами. Сухопутное войско проникло в Киликию, но встретило там более сильное сопротивление от верных союзу армян и норманнов, и поэтому должно было радоваться, когда после похода на северо-восток ему, по крайней мере, удалось занять город и область Мараша. Флот имел на сирийском берегу также только небольшой успех. А именно, здесь значительный портовый город Лаодикея, населенный преимущественно греками, уже во время осады Антиохии попал во власть герцога Роберта Нормандского и был занят его войсками. При этом гарнизон хотя был не боэмундовский, но норманнский, и кроме того угнетал горожан непомерными контрибуциями; это было достаточным основанием для враждебных действий адмиралов императора Алексея. Когда флот начал осаду, то жители восстали, радуясь прибытию земляков, выгнали гарнизон и открыли ворота морякам.

Но тотчас перед городом появился Боэмунд, чтобы отомстить за оскорбление норманнов и защитить собственную выгоду. Он получил поддержку также и с другой стороны.

Потому что весною того года по побуждению папы Урбана сильный флот пизанцев под предводительством их архиепископа Дагоберта вышел в море и вследствие ли старой вражды к грекам или только соблазнившись дурными отношениями между греками и норманнами, но он тотчас обратился против Ионических островов, которые были совершенно опустошены. Алексей, получив это известие, с ревностными усилиями снарядил новый флот и снабдил его всеми средствами византийского военного искусства. Пизанцы потерпели от сражений и бурь в открытом море, но, несмотря на это, вполне достигли своей главной цели, так как все еще с большими силами они пристали к берегу Сирии и именно в Лаодикее. Боэмунд склонил их принять участие в осаде этого города, и вскоре гавань с ее укреплениями была в руках союзников.

Второй греческий флот последовал до Кипра, принадлежащего тогда императору Алексею, но чувствовал себя слишком слабым, чтобы решиться на освобождение Лаодикеи. Но в это время, совсем с другой стороны, нашлась для осажденных неожиданная поддержка.

Потому что тем временем не только был завоеван Иерусалим и произошла битва при Аскалоне, но князья и рыцари, которые сражались там, на далеком юге, видели Святые места, по старому обычаю пилигримов купались в Иордане и нарезали пальмовых ветвей, пришли затем к тому мнению, что они во всех отношениях исполнили свой обет крестового похода и если не намеривались надолго поселиться в Сирии, то должны были возвратиться в Европу. Большая часть их, оба Роберта, Раймунд Тулузский и Евстахий Булонский с приблизительно 20.000 человек тотчас отправились к северу вдоль сирийского берега и находились лишь в двух днях пути от Лаодикеи. Стесненные жители этого города, услыхав об этом, поспешили отправить им навстречу смиренное посольство. В князьях тотчас же заговорила старая зависть к счастью Боэмунда, так что они вместо того, чтобы помочь товарищам, скорее решили принудить его к миру. Между крестоносцами готова была уже разразиться битва, когда епископ Дагоберт стал между враждовавшими партиями и водворил мир, по крайней мере наружный. Лаодикейцы были признаны подданными императора; друг императора, граф Раймунд, занял укрепления города небольшим отрядом, который у него оставался; но прочие пилигримы, важные и простые, все, сколько пришло их сюда из Иерусалима, сели на суда в гавани Лаодикеи (еще в сентябре 1099 г.) и возвратились на родину.

Итак, византийская политика добилась тогда некоторых преимуществ над норманнами. Но это было скудным следствием довольно значительных усилий, тем более скудным, что эти преимущества были приобретены даже не исключительно собственными силами, но частью при помощи партии в среде самих крестоносцев. Отсюда следовало, что военные силы императора Алексея не были достаточны для войны, которая в далеком будущем должна была вестись с умным и сильным противником, и они расточались совсем бесполезно. Правда, на первое время византийцам еще удалось занять несколько гаваней в западной части Киликии, но по существу и это не изменило положения вещей, так что, наконец, граф Раймунд (в начале 1100 г.) покинул Сирию и возвратился в Константинополь, очевидно потому, что со средствами, имевшимися в то время в распоряжении у него и его византийских друзей, он потерял всякую надежду на большие успехи, и особенно потерял надежду приобрести основу для провансальского княжества.

Поэтому Боэмунд временно увидал себя в счастливом положении для того, чтобы направить свои силы в другие стороны. Уже поздней осенью 1099 года он заявил графу Бальдуину Эдесскому, что теперь, когда Святой город попал в руки христиан, он хочет лично исполнить свой обет и у гроба Спасителя благодарить Бога за такие великие успехи. Бальдуин был готов принять участие в походе, а также и Дагоберт с пизанцами и, таким образом, в ноябре 1099 года собралось крестоносное войско в 25.000 человек, чтобы вдоль сирийского берега идти на юг к Иерусалиму. Большая численность этого войска служит доказательством того, какими силами располагал в то время властитель Антиохии, так как большая часть этого войска не были ни эдессцы, ни пизанцы, а норманны, и достаточное количество их было еще в северной Сирии, чтобы не оставить эту область беззащитной добычей возможных нападений сельджуков или византийцев.

В противоположность этому, в Палестине были тогда лишь очень небольшие военные силы, потому что Иерусалим и его окрестности особенно сильно пострадали от войн последнего времени между Фатимидами, сельджуками и крестоносцами: местечки лежали по большей части в развалинах, магометанские жители их были перебиты или изгнаны; издавна поселившиеся там христиане были малочисленны и бедны деньгами и имуществом.

Герцог Готфрид после того, как его покинули Роберт, Раймунд и Евстахий, имел в распоряжении не более 200 рыцарей и от одной до двух тысяч пехотинцев; а с уверенностью он мог рассчитывать только на большую половину этого небольшого отряда, потому что 80 из упомянутых рыцарей, с соответствующей толпой оруженосцев, составили свиту Танкреда, единственного князя, который остался в Палестине, кроме «защитника Святого Гроба». Правда, оба властителя, и Готфрид и Танкред, ревностно старались дальше распространить в Святой земле силы христиан, но, конечно, при таких слабых средствах с таким же скромным успехом. Осенью 1099 года герцог начал осаду укрепленной гавани Арзуфа, на севере от Иоппе. Гарнизон ее привязал христианского рыцаря Гергарда Авенского, который был в его руках, к мачте и выставил его на стене. Крестоносцы не дали себя этим запугать; под их выстрелами рыцарь пал тяжело раненый, но, как говорят, остался жив и вернулся потом к своим землякам. После падения Гергарда христиане сделали попытку штурмовать город, но были отбиты и, наконец, истощенные, должны были отступить. В то же время Танкред направился на север Палестины, к Тивериаде, укрепился там и взял богатую добычу с дамаскинцев и с небольших окрестных эмиров. Готфрид назначил его князем Галилеи и этим сделал его вассалом будущего государства Иерусалимского; но еще могло быть сомнительно, не чувствовал ли себя Танкред более глубоко связанным со своими земляками в Антиохии, чем с лотарингцами в Святом городе.

Таково было положение вещей на крайнем юге христианского господства, когда 21 декабря 1099 г. Боэмунд, Бальдуин и Дагоберт достигли ворот Иерусалима. Прежде всего, они исполнили последнюю часть своего крестового похода в молитвах у Святых мест, а затем занялись делом, правда, церковным, но в то же время чрезвычайно важным для герцога Готфрида. Потому что, как только он был выбран в июле того года защитником Святого Гроба, собравшиеся в то время в Иерусалиме пилигримы поставили там патриарха. Это был Арнульф, прежде капеллан Роберта Нормандского, человек темного происхождения, но деятельный и ловкий, которому, кроме того, тотчас по вступлении в свою новую должность посчастливилось найти реликвии Святого Креста, т. е. кусок дерева от креста, на котором страдал Спаситель. Но до сих пор ему недоставало еще признания его достоинства со стороны папы; и хотя этому недостатку легко мог помочь архиепископ Дагоберт, так как по смерти епископа Адемара Пюи, происшедшей за год перед тем, он был уполномочен папой Урбаном II действовать у крестоносцев в качестве легата папского престола, но случилось как раз противоположное тому, на что надеялся Арнульф. А именно Боэмунд, по-видимому, хотел, чтобы патриархом Иерусалимским был по возможности представительный и влиятельный человек, чтобы около такого сотоварища Готтфрид сделался еще незначительнее, чем он был. В таком же направлении шли и требования клира, который первоначально желал в Святом городе вовсе не светского, а именно духовного владыку. И, наконец, сам Дагоберт был даровитый и честолюбивый церковный князь, для которого должно было казаться заманчивым получить власть в самом священном месте христианского мира, в таком роде, как папа в городе и области Рима. Все это, по всей вероятности, содействовало тому окончательному результату, что Арнульфу предложено было сложить свой сан, что он и сделал без сопротивления, и после того Дагоберт был торжественно объявлен патриархом Иерусалимским. С тех пор влияние Боэмунда распространилось даже в стенах святого города.

После всего этого, 1100 год наступил при благоприятных предзнаменованиях для норманнов, а вместе с тем и для крестоносцев вообще. Потому что хотя властитель Антиохии был так эгоистичен и коварен, как никто из его соплеменников, но он был так же умен и силен. Своими способностями и своими успехами он глубоко затмил всех других князей пилигримов. Будущее христианской Сирии лежало главным образом на его плечах и потому каждое увеличение силы, которое он приобретал, было в то же время выгодой для дела всего христианского мира.

Но именно этот так благоприятно начинавшийся год должен был принести тяжелые испытания для Боэмунда и его будущего государства. Потому что князь, правда, благополучно прибыл из Иерусалима в Антиохию и вскоре затем начал самое важное, что ему оставалось делать, т. е. войну с эмиром Ридваном Галебским, самым значительным противником христиан во всей северной Сирии. В кровопролитном сражении он разбил войско Ридвана и уже полный надежды на победу расположился лагерем перед самой его столицей. Но здесь на его беду явился к нему посол армянского князя Гавриила из Малатии, который обещал ему передать свою область, если только Боэмунд поможет ему против эмира Ибн-Данишменда Сивасского (Себаст на верхнем Галисе). Боэмунд тотчас снял осаду, пошел быстрым походом на север, но еще по дороге и неожиданно наткнулся на туркоманские отряды этого эмира, потерпел полное поражение и был взят в плен вместе со многими важными рыцарями в половине лета 1100.

И точно так же наперекор самым благоприятным началам сложились пагубно, по крайней мере для норманнов, дела в Иерусалиме. Правда, герцог Готфрид действовал там так же храбро и неутомимо, как прежде, он снова напал на Арзуф, принудив страхом своего оружия некоторые другие города к миру и велел, насколько возможно, снова отстроить дома и укрепления христианских городов, а именно давно лежавшего в развалинах важного портового города Иоппе; но успех, которого он достигнул всем этим, был в сущности очень, скромен, особенно потому, что в то же время он был поставлен в тягостное положение новым патриархом. Потому что Дагоберт требовал теперь ни более ни менее, как того, чтобы города Иерусалим и Иоппе были отданы в полную собственность церкви Святого Гроба, т. е., другими словами, он требовал преобразования Иерусалимского государства в государство церковное. По всему своему прежнему способу действий Готфрид не мог оказать никакого серьезного отпора этому притязанию. После короткого сопротивления, он уступил и сам признал себя ленником Святого Гроба и патриарха. Он хотел только, как он прибавлял, пользоваться доходами обоих городов до тех пор, пока его область не распространится еще на один или два города; если же он умрет тем временем без мужского потомства, то уничтожается и это условие.

Вскоре после того — 18 июля 1100 г. — окончилась жизнь первого христианского властителя Иерусалима. Предание рассказывает, что герцог был отравлен эмиром Кесарейским; но можно считать достоверным, что он погиб от прилипчивой болезни, которая унесла много жертв в опустошенной и наполненной запахом трупов и гнили Палестине. Так умер Готфрид, не пробыв и года защитником Святого Гроба, и то же предание, которое окружало чудесами его рождение и соединило его смерть с коварным делом врагов христианской веры, чрезмерно прославляло его также как властителя Иерусалима. Кто успехи как полководца и как мирного государя восхвалялись наперерыв; его мудрости приписано было даже создание гораздо более позднего времени, законодательство иерусалимских Ассизов[24].

В действительности, Готфрид в последний год своей жизни был тот же как раньше храбрый человек, простого ума и смиренно благочестивый, совсем во вкусе того времени; но в своей молодости, как и в крестовом походе, он во главе многих тысяч воинов в состоянии был вмешиваться в события; напротив, как защитник Святого Гроба, он имел в распоряжении едва несколько сотен для самой опасной борьбы, его уделом стали наконец забота и труд, а не блеск и победа: только сага не покинула своего любимца.

Но после того, как Готфрид закрыл глаза, властитель Иерусалима стал вовсе не Дагоберт, как он о том мечтал, но против его стремлений поднялась сильная реакция. Лотарингские рыцари заняли стены и башни Святого города и послали в Эдессу к Бальдуину сказать, чтобы он поспешил принять наследство брата. Против этого патриарх мог только призвать на помощь норманнское оружие. Ближе всего было оружие Танкреда, который как раз в то время достиг нового успеха. Потому что за несколько недель перед тем, еще при жизни Готфрида, в Палестину пришел большой венецианский флот и освежающим образом подействовал на борьбу с врагами креста: вследствие этого, Танкред тотчас взял сильно укрепленный приморский город Хайфу. Но Дагоберт думал, что ему нужна большая поддержка, чем та, какую мог ему оказать властитель Галилеи, а потому написал Боэмунду, чтобы тот как можно скорее спас его и, кроме того, чтобы он, если придется, даже силою оружия удержал Бальдуина от похода в Иерусалим[25]. Но это письмо не достигло уж своей цели, потому что тем временем Боэмунд попал в руки эмира сивасского и вместе с тем положению норманнов грозила опасность с юга и севера Сирии.

Здесь всего больше дело зависело от Танкреда, главной задачей которого должно было быть прежде всего обеспечить Антиохию, а не выступать враждебно против Бальдуина и лотарингцев. В одном отношении он сделал то, что было нужно, когда при известии, что в Лаодикею только что прибыл сильный генуэзский флот с новым папским легатом, епископом Порто, Морицем, он тотчас поспешил туда и успел получить от легата утверждение своего господства в Антиохии. Но после этого он вместо того, чтобы остаться в северной Сирии, вернулся в Палестину и делал тщетные попытки получить доступ в город лотарингцев. Между тем Бальдуин объявил, что он намерен взять на себя управление Иерусалимом, передал Эдессу своему племяннику Бальдуину младшему, который в последнее время сражался под знаменами Боэмунда, собрал еще сколько мог денег и наконец, с 200 рыцарей и 700 оруженосцев, начал поход к югу. В Лаодикее он также встретился с легатом Морицем, который поддержал его в его предприятии. После многих опасностей он в начале ноября достиг Иерусалима, вступил в город при ликовании своих соотечественников и вслед за тем сделал смелый набег на южные местности Сирии, где он, хотя и с дикими жестокостями против неприятеля, приобрел богатую добычу. Его христианские противники не могли противопоставить ничего подобного этим успехам. Когда Бальдуин вернулся с этого набега, Дагоберт покорился, отрекся от всех своих притязаний и прав и 25 декабря 1100 года сам короновал графа в Вифлееме первым королем Иерусалимским. Танкред упорствовал в неразумном упрямстве еще несколько месяцев, но потом совсем, по своему обыкновению, вдруг оставил всякое сопротивление и всякое дальнейшее вмешательство в иерусалимские дела, причем не только предоставил королю распоряжаться на юге, но и отдал ему княжество Галилейское, вероятно потому, «что он ненавидел своего противника и поэтому не мог быть вполне верным его ленником» (март 1101).

Превратные действия Танкреда принесли дурные плоды и в северной Сирии. Греки сделали успехи в Киликии и вероятно могли бы достичь еще более значительных успехов, если бы им не пришлось собрать свои силы для устранения опасностей, которых они ждали со стороны генуэзского флота летом 1100 года, и вскоре за тем от вновь собиравшихся западных крестоносных войск. Но зато соседние сельджуки тем смелее отважились на нападения, стеснили антиохийцев у самых ворот столицы и вовлекли графа Бальдуина II Эдесского в тяжелые битвы и частью с большими потерями. После этого Танкред, когда в марте или апреле 1011 г. он, наконец, дошел из Галилеи до Антиохии, должен бы был тотчас выступить против сельджуков, как гораздо более опасных врагов; но его страшное раздражение против греков привело его к тому, что он не только отнял у них Киликию, но даже начал осаду Лаодикеи, и хотя эта осада кончилась завоеванием города, но потребовала слишком много времени, невозвратно потерянного для более важных задач.

Таким образом месяцы, которые протекли с начала 1100 до самого 1101 года, не были счастливы для сирийских христиан. Правда, Иерусалим освободился от все захватывающего влияния норманнов и основал под гордым названием самостоятельное государство, но в северной Сирии были понесены большие потери и надежды на будущее, еще недавно такие светлые, сильно помрачились. Мог уже являться вопрос; были ли крестоносцы достаточно сильны и рассудительны для того, чтобы надолго остановить ислам на Востоке?

Крестовый поход 1101 года