Вольер

Эльвира отработала весь день, не выходя из состояния задумчивости, равно как и ее сын. Ясно, что мать не сама закололась шприцом и положила поверх противогаза кусок зеркала. А вилка в дверном косяке ни в какие ворота не лезет – поэтому факт убийства и глумления над семьей налицо. Кто-то считает себя Смолиным, и при этом надругается над людьми и заведенными порядками. И неизвестно, что из этого хуже, потому что люди приходят и уходят, а неуважение к традициям – черта постоянная.

Той ночью она спала очень крепко, как, впрочем, и всегда. Ровным счетом ничего не слышала. Даже сны не снились. Однако не могли же заколоть покойную бесшумно – во-первых, она должна была сопротивляться или хотя бы издать какие-то звуки; во-вторых, убийца должен иметь определенно железные нервы, чтобы уснуть или достаточно хорошо притворяться спящим. Либо никто не слышал произошедшего. Неужели всем подсыпали снотворного?! А как же полный запрет на хранение лекарств дома?! Какая чудовищная наглость!

Логика никогда не была сильной стороной Эльвиры, скорее, она хромала и была почти на инвалидности. Но созданные умозаключения были для нее уже достаточными, поэтому Эльвира, ободренная и вдохновленная, поехала домой, подгоняемая не обычным желанием спать, а, для разнообразия, поесть.

* * *

Аркадий угрюмо высчитывал зарплаты сотрудников, но краем мозга раздумывал об убийстве. Есть ли смысл искать убийцу, когда жизнь наконец-то стабилизировалась? Но его жена обладала упрямством типичных Смолиных, поэтому отговорить ее не так уж легко. Допустим, они найдут того, кто это совершил – Аркадия зябко тряхнуло – и что дальше? Сдадут полиции? Невозможно, ибо остальные сядут за сокрытие факта преступления. Или подвергнут убийцу самосуду? Да никто не станет причинять зло своему спасителю. Затея с поиском убийцы не имеет конца, поэтому нет смысла начинать эту историю.

Что можно сказать о преступнике? Злобный, хладнокровный человек. Типичный Смолин. Извне никто не мог проникнуть – окна забраны решетками и фольгой. Аркадий не удивился бы, если бы ему сказали, что он сам убийца, как и прочие члены семьи. Вообще, если бы бабку убили всей семьей, это был бы самый простой вариант. Но кто-то лишил остальных подобного удовольствия, каков подлец.

Закончив работу, он охотно стал собираться домой.

– Никак вовремя уходите? – спросила Вера Михайловна, его коллега.

– Ага.

– Непохоже на вас.

– Я решил вас удивить, – улыбнулся Аркадий, едва ли не впервые за последние годы. – Всего хорошего.

И ушел, не понимая своего состояния. Вскоре он сообразил, что странное чувство – это хорошее настроение. Когда-то в молодости оно у него бывало. Интересно, бывало ли оно у Смолиных?

* * *

Дома раньше всех пришедшая Диана остервенело продолжала наводить порядок, выбрасывая детские вещи Эльвиры, критические статьи по русской классике, изданные в середине пятидесятых, конспекты уроков, которые бабка вела еще в начале своей карьеры школьного учителя литературы, а также прочие сотни вещей, захламлявшие хрычовник Смолиных целыми десятилетиями. Она нашла некую банку с мутной жидкостью внутри, что это было, ни одна наука не сказала бы. Диана внимательно вгляделась в муть. Банку закрыли, вероятнее всего, лет двадцать назад, и там вполне могла самозародиться жизнь. Главное, чтобы эта жизнь потом не пялилась сквозь грязное стекло. На выброс ее, пока не пялится…

Шарфик сбился на сторону, и она автоматически его поправила. К шарфику она привыкла также, как к постоянному молчанию. Удивительно, но в повседневной городской жизни можно легко обходиться без речи. В супермаркете, в транспорте, да просто на улице никто не заметит, что человек не разговаривает. Диане это было только на руку. Пользоваться голосом нужно было только на учебе, но и там оказалось нужно в основном записывать лекции, а общаться с одногруппниками почти не приходилось – место общения заняло всеобщее ковыряние в телефонах. По мнению Дианы ковыряние в носу было куда более экономичным занятием, для этого не надо покупать дорогую технику.

Вернувшийся Стас выглядел взвинченным и довольным.

– Слышь, осталась жратва с утра? – обратился он к бессловесной сестре. Та пожала плечами.

– Молчишь, да? – развязно начал он, выдыхая алкогольные пары. – Комплексуешь? Хочешь, я тебе сам сделаю операцию?

Диана мягко отстранила его (с физически сильными и агрессивными вообще нельзя грубо обращаться) и отправилась выносить на помойку вещи. Стас остался бесноваться на пустом месте.

Приготовление ужина всегда было обязанностью Эльвиры, это было еще одной семейной традицией. Даже с вывихнутой рукой (из-за драки с матерью, когда та еще ходила), она все равно готовила, поскольку так заведено. Традиция такая. И никакие болезни не могут быть помехой ужину. Даже когда Диану скрутил флегмонозный аппендицит, ее все равно заставили есть. Чтобы не нарушать традицию. Потом, конечно, вызвали «Скорую», но только после того, как она поела. «Скорая» возмутилась жестоким обращением с ребенком, но бабка закатила такой скандал, что врачи ретировались, чуть не забыв забрать с собой Диану.