– Это вопрос долга, – сказал мисс Хартнелл и, захлопнув рот, выдержала многозначительную паузу. – Мне совсем не хочется говорить об этом. Терпеть не могу сплетни. Но долг есть долг. – Я ждал. – Мне дали понять, – продолжила мисс Хартнелл, сильно покраснев, – что миссис Лестрендж заявляет, будто она все время была дома и не открыла дверь потому, что… ну, потому что ей так захотелось. Сплошная манерность и жеманство. Я навещала ее из чувства долга, а в ответ получаю такое обращение!
– Она болела, – мягко произнес я.
– Болела? Вздор. Поражаюсь вам, мистер Клемент. Всё с ней в порядке. Надо же, слишком плохо себя чувствует, чтобы прийти на дознание!.. И медицинская справка за подписью доктора Хейдока! Да она помыкает им как хочет, это всем известно… Так, на чем я остановилась?
Я этого не знал. С мисс Хартнелл всегда было трудно понять, где заканчивается ее повествование и начинаются злобные нападки.
– Ах, да, на визите к ней в тот день… В общем, все это вздор, что она была дома. Не было ее там. Я знаю.
– Откуда вы это знаете?
Лицо мисс Хартнелл стало пунцовым. Если б не ее воинственность, можно было бы утверждать, что она смутилась.
– Я стучала и звонила, – пояснила она. – Дважды. Если не трижды. А потом вдруг подумала, что звонок мог сломаться.
Я с радостью отметил, что она всячески старается не смотреть на меня. Наши дома построены одними и теми же людьми, и звонки в обоих случаях очень хорошо слышны, когда стоишь на коврике у входной двери. Мы оба, мисс Хартнелл и я, отлично это понимали, однако помнили, что нужно соблюдать приличия.
– И?.. – спросил я.
– Я не хотела просовывать свою визитку в почтовую щель. Это выглядело бы как грубость, а я, несмотря на различные недостатки, никогда не позволяю себе грубость по отношению к другим. – Женщина произнесла это удивительное замечание без единой запинки. – Я решила обойти дом и… постучать в окно, – беззастенчиво продолжила она. – Я так и сделала. Заглянула в окно, но в доме никого не было.
Я отлично понял ее. Воспользовавшись тем, что в доме никого нет, мисс Хартнелл дала волю своему любопытству, обошла сад и заглянула во все окна, чтобы изучить внутреннее убранство дома. Она предпочла рассказать эту историю мне, так как считала, что я окажусь более сострадательным и снисходительным слушателем, чем полиция. Предполагается, что уж священники-то должны соблюдать презумцию невиновности в отношении прихожан.
Я никак не прокомментировал ситуацию, просто задал вопрос:
– В котором часу это было, мисс Хартнелл?
– Насколько я помню, – ответила она, – было около шести часов. После этого я сразу пошла домой и была у себя в десять минут седьмого. Примерно в половине ко мне зашла миссис Протеро, а снаружи ее ждали доктор Стоун и мистер Реддинг, и мы с ней поговорили о луковицах. И все это время бедный полковник Протеро лежал с простреленной головой. Как все печально в этом мире…
– Да, иногда мир становится отталкивающим, – сказал я, вставая. – Это все, что вы хотели рассказать мне?
– Я просто подумала, что это может быть важным.
– Вполне возможно, – согласился я.
Отказавшись задержаться – к великому разочарованию мисс Хартнелл, – я удалился.
Мисс Уэзерби, которую я навестил следующей, встретила меня чрезвычайно радушно.