— Нет. У нас есть устройство, которое может запечатлевать написанное на бумаге. — Я воздержалась от констатации очевидного факта — что их все равно прочтет кто-то в будущем. Что после смерти утрачиваешь право на личное что бы то ни было. — Вы должны понять: эти письма — важнейший источник биографических сведений о вас. Поскольку на своем веку вы не были знамениты, вашу жизнь никто особенно не документировал. Вот почему…
— Почему это я не была знаменита на своем веку? — возмутилась Джейн. — Если вы утверждаете, что я столь великолепна и являю собой столп английской литературы? Это противоречит логике.
— Слава — штука капризная, — заговорила я, жалея, что рядом нет Лиама: эта беседа вышла у меня из-под контроля. — Вероятно, вашу гениальность не ценили по достоинству, пока…
— То есть что я умерла слишком рано, — перебила она меня. — Когда я умру? Если вы из будущего, то знаете ответ на этот вопрос. Скажите мне.
На миг я утратила дар речи.
— Спросите себя, действительно ли вы хотите это знать, — наконец выдавила я. — Забыть об этом вы уже не сможете.
— Я не страшусь правды. — Джейн метнула в меня колючий взгляд, но затем смягчилась. — Ах, ее страшитесь вы. Похоже, все действительно обстоит очень скверно. Кончить книгу про Эллиотов я определенно успею, ибо ваш… доктор Рейвенсвуд… мистер Финекен ее процитировал. Но, вероятно, других книг после нее не случится. Это так, Райчел Кац-ман?
Мы уставились друг на друга.
Наконец я решилась:
— Если вы отдадите нам «Уотсонов», мы заберем их с собой, и тогда случится еще одна. Никто из ваших знакомых никогда ее не прочтет. Кажется, вы опасались именно этого — что она вышла слишком откровенной? — Я тотчас пожалела о сказанном. Она только что узнала о своей скорой смерти, а я пытаюсь выманить у нее рукопись. Бестактнее быть просто невозможно, правда?
Но Джейн лишь тяжело вздохнула и, уставившись вдаль, надолго замолчала.
— Я не готова умереть. Смерти я не боюсь — с чего бы мне, христианке, ее бояться? Но, признаюсь вам, я не готова покориться судьбе. Пока не готова. И оттого верую не столь истово, как следовало бы. — Пауза. — Заберите меня с собой.
— Что?
— Если вы можете забрать рукопись, то сможете забрать и меня. Возможно, там исцелят мой недуг, и я снова сюда вернусь. В подобный вашему век чудес столь пустячная просьба не может составлять проблемы.
— Так не получится, — с грустью сказала я. — Мне бы очень этого хотелось — и хотелось бы показать вам наш мир. Я сомневаюсь, что вам бы там понравилось, но вы сочли бы его полным сюрпризов.
— Женщины вольны выбирать себе любую профессию, а мое имя стоит в одном ряду с Шекспиром. Что мне там может не понравиться?
Я попыталась описать наш мир. Но выбрать самые яркие его характеристики оказалось непросто: какие показались бы ей наиболее интересными? Я рассказала ей о Вымирании, о возрождении Исконной Британии, о достижениях в области супервычислений и производства энергии, благодаря которым стали возможны перемещения во времени. Я рассказала об исчезании биологических видов и сред их обитания, о повышении уровня океана, но, судя по ее скептической улыбке, самое важное я упустила.
Через пару часов в сопровождении Лиама приехал мистер Кертис. Аптекарь оказался конопатым пожилым мужчиной в одеянии квакера с добрым, но тревожным лицом, он привез с собой деревянный ящик со снадобьями. Генри остался в Альтоне — он собирался навестить кого-то из друзей.
На улице похолодало, и мы с Джейн были вынуждены перебраться в дом, где в гостиной к нам присоединились остальные леди и разговоры о будущем пришлось отложить. Аптекарь зашел пообщаться с ними, а я, взяв Лиама под руку, завела его в кладовую и прикрыла за нами дверь.
— Послушай, — встав на цыпочки, сказала я ему на ухо, — прикажи ему сделать ей кровопускание. Спустить двадцать унций сегодня и спускать столько же раз в неделю до тех пор, пока я не замечу улучшение.