Он вздрогнул и посмотрел на меня так, будто увидел впервые.
— Ты сама тут справишься? Нет, и тебе, наверное, стоит уехать сегодня же. Можем оставить инструкции слугам и обо всем распорядиться посредством письма. Как будто это что-то изменит, — мрачно добавил он. — Да-да, ты должна поехать. Но ты теряешь время. Иди, собери вещи!
— Но куда мы — в такой-то спешке?
— Какая разница! Куда-нибудь. Видимо, в сторону Летерхеда. Все, что нам остается, — это залечь на дно и дожидаться точки возвращения. — Лиам повернулся к сундуку, потом к шкафу, затем снова к сундуку. Его смятение могло бы показаться смешным, но на нем совсем не было лица. Он придирчиво осмотрел свою коллекцию жилетов, будто в жизни их раньше не видел, и швырнул их в сундук, а затем прибавил к ним пару сюртуков. Взял несессер, закрыл его, положил в сундук поверх всего остального и захлопнул крышку. — Хватит, — с сомнением произнес он. — Хотя… Нет. — Он подхватил сундук и направился вниз. — Собирайся! — донеслось до меня со стороны лестницы.
Но я последовала за ним на первый этаж и обнаружила его у окна гостиной, где он, вероятно, с нетерпением дожидался прибытия Тома с лошадьми и каретой, хотя так скоро это произойти явно не могло. В кухне миссис Смит, Сара и Норт сбились в кучку и о чем-то шептались. При виде меня они с виноватым видом отпрянули друг от друга и рассеялись по помещению.
— Мы получили дурную весть, — сказала я. — Мой брат должен сегодня же уехать. Изволите подать нам чаю и холодного мяса, пока он еще здесь?
В гостиной Лиам пересчитывал банкноты, лежавшие в денежном ящике.
— Шестьдесят два фунта и мелочь, — сказал он, подняв голову. — Мы не можем рассчитывать, что Эдвард не разнесет новость по банкирам — приятелям Генри, и не можем рассчитывать, что до точки возвращения у нас появятся хоть какие-то деньги, кроме этих. Это если допустить, что портал все еще работает. — Он сел и уронил лицо в ладони. — О Рейчел. Мне так жаль. Это я во всем виноват.
— Ты что, с ума сошел? — Я подошла к нему и погладила по волосам, любуясь изящной, четкой линией его шеи. — Ты был великолепен. Если бы Генри не сболтнул Эдварду, что планирует жениться на мне, ничего этого не случилось бы.
— Если бы я вел себя правдоподобнее, ему никогда не пришла бы мысль навести справки.
— Ты был очень правдоподобен. Дело в Эдварде. Это он осмотрителен.
— Я с самого начала делал все не так.
— Ничего подобного. Не говори глупости.
Мне хотелось как-нибудь приободрить его — используя руки, используя рот, что угодно. Если сегодня мы уедем вместе, то сможем наконец-то заняться любовью без одежды и опаски произвести шум. Мне представилась смятая постель в номере придорожного трактира, внутри — неровный свет единственной свечи, снаружи — густая темь, и со двора доносятся тихое ржание и перестук лошадиных копыт. Нагие, мы лежим рядом друг с другом — столько, сколько нам хочется, — и разговариваем, не прикидываясь кем-то еще.
— Я серьезно. Посмотри на меня.
Отняв руки от лица, Лиам запрокинул голову — выражение у него было печальное.
— Ты был великолепен. Я никогда не встречала таких, как ты. — Я замялась, набрала в грудь воздух. «Я люблю тебя» — вот что мне хотелось сказать, но эти слова застряли в горле. Я не произносила их ни разу в жизни; что случится, если я скажу такое вслух? Но вместо этого я наклонилась к нему для поцелуя.
В этот момент, скрипнув, открылась дверь и хриплый голос Дженкса объявил:
— Мистер Генри Остен.
Я отскочила, Лиам встал, и мы оба повернулись к двери с виноватой внезапностью, которая была, пожалуй, хуже, чем наше изначальное взаимоположение. Дженкс остановился на пороге комнаты, воззрившись на нас своими крысиными глазками, позади него стоял Генри — на его лице был написан чистый ужас.