Севастополист

– Но если Планиверсум я вижу, то как же тогда выглядит Юниверсум?

– Что ж, этот вопрос назревал давно. Его создает наше присутствие: он рождается и присутствует точечно. Он не в пространстве, он – в личностях, в головах. Регализация – это всего лишь символ. Она обозначает выход из двухмерного пространства, освобождение от него. Стыковку с Юниверсумом производим мы.

– Но подождите, – возразил я. – Гуляя по этому уровню, я не встретил ни одного писчика. Не встретил никого, кто обсуждал бы то же, что и вы. Я нигде не встречал журналов. Зато я видел энтузиазмы, представляете, настоящие унитазы, полные…

– Не будем же об этом, – улыбнулась Массандра. – Все это видео, фильмы, трансляции, инсталляции – все это наш уровень, наш мир. Он и есть Планиверсум. Видите, в чем дело. Не Планиверсум – нижний мир, а Юниверсум – высший. В Планиверсуме есть все, но только писчик может выйти в Юниверсум. Ни видео, ни фото, ни поделки из подручных материалов – ничто не выведет в Юниверсум. Только одно дело – писчее – может с ним состыковать.

– А как же остальные? Им что, хватает Планиверсума? Или они не знают?

– Все они знают, – вздохнул Коктебель. – Но никто не рвется в Юниверсум просто так, ни с чем. Ты понимаешь, в чем вся соль… Юниверсум – это лучшее, что может случиться с писчиком, но для истинного писчика Юниверсум не самоцель. Это Юниверсум прорывается в тебе, ты это чувствуешь, ты поддаешься ему, создаешь рукопись и, ведомый Юниверсумом, идешь ему навстречу. Настоящая стыковка не может быть случайностью: ты попадаешь в Юниверсум, потому что он – в тебе. Никак иначе.

– Как же у вас все непросто, – только и ответил я.

– Когда ты просто пишешь в Планиверсуме – это одно, – подтвердила Массандра. – Ты можешь хоть обвешаться регальками, но Юниверсум в тебе не проснется. А вот когда поймешь, что он проснулся, – тогда собирайся в путь.

– Да, выбирай себе «Башню» – и собирайся, – кивнул Коктебель.

Как только он это сказал, мне пришла в голову неожиданная мысль.

– А кто-нибудь из вас – я имею в виду всех публикаторов – хоть однажды прорывался в Юниверсум?

Массандра встала из-за стола и подошла к маленькому окошку, постояла, прислушалась. Коктебель развернул журнал и читал его, прикурив новую сигарету. Казалось, что мой вопрос так и останется неуместным, долгое молчание опять пробудило во мне чувство странной, необъяснимой вины. О чем мне было беспокоиться? Я лишь спросил то, что меня интересовало. Но, возможно, здесь были темы, которые не стоило поднимать.

– Все же хорошо, что вы не писчик, – сказала женщина строгим тоном. – В первую очередь для вас. Видите ли, мы – публикаторы – служим Юниверсуму. Хотя и назвать нас слугами тоже нельзя, ведь мы не просто наняты им, мы – его часть, пусть и крохотная; многие из тех, кого мы состыковываем с Юниверсумом, играют в нем значительно большие роли, чем мы. Но мы не можем быть вне его, как и не можем претендовать на большее. Он не может прорваться в нас, потому что он – в том числе и мы.

– Но почему вы говорите, что ему служите? Быть может, все наоборот? Быть может, вы подчиняете его себе?

Собеседники посмотрели на меня с укоризной: мол, столько уже наговорил дерзостей, а тебя все равно здесь терпят. Но, признаться, терпел и я. Ведь мне ничего от них не было нужно. Кроме чая – а им я уже напился. Так почему все еще сидел здесь?

– Все, что мы делаем во благо Юниверсума, обеспечено тем, что нам придают значение. С одной стороны Юниверсум, с другой стороны они.

– Только-то и всего?

– Только-то! – не выдержал Коктебель. Он ответил раздраженно, нетерпеливо. – Но это «только-то» нерушимо. Незыблемо. Оно здесь скрепляет все. Правила Юниверсума не могут постоянно меняться, и никто из нас, публикаторов, не станет рассуждать о том, почему они такие, а не какие-нибудь еще. Как не рассуждают в Севастополе, почему город именно такой, почему есть Точка сборки, линии возврата и все прочее? Это верно?

Ему удалось задеть меня – что ж, сам напросился. Не найдя, что ответить, я просто кивнул.

– А я вам скажу так. – Массандра отошла от окна. Похоже, ей стоило некоторых усилий успокоиться и вновь заговорить со мною. – По большому счету, здесь действует только один закон. И он действует на всех: на публикаторов, отпросов, активистов, смотрительниц фильмов, читательниц книг, да хоть кого!