Севастополист

– Публикантах? Каких еще публикантах?

Я уже допил чай и не знал, чем заняться. Вертел в руках журнал, пролистывал, выхватывая глазами имена и строки, но все больше глядел поверх них, не допуская информацию в свое сознание. Усталость мешала сосредоточиться.

– Публикант – это тот, кто получил у нас публикацию. Ну а мы, собственно, публикаторы. Мы храним те давние традиции, которые завели еще первые жители Башни, когда эти уровни только осваивались, и первые люди, еще видевшие настоящее строительство, обживались здесь… Они отстаивали свое право жить и творить на этом уровне, творить сам уровень. Если бы вы знали, сколько было трений, да что там – самых настоящих битв с теми, кого теперь называют «герои». Там была любовь и жизнь, и главное – умение писать. Первые писчики были такими, что нынешним и не снилось. Да и не приснится уже.

– Порой мне кажется, они вообще не видят снов, – вставил Коктебель.

– Не спят, все пишут. – Я хотел пошутить, но никто не засмеялся.

– Те великие писчики Башни, конечно, не дожили до нас с вами. Правда, некоторые смотрят на нас с портретов – и я уверена, что они все видят. Но дожили журналы – как хранители, отбирающие и сберегающие самое ценное, на что способны писчики, для вечности и новых поколений Башни. Мы наследники великих и благородных первопроходцев – тех, кто основал «Старую Башню», «Новую Башню» и несколько других, еще живущих, существующих журналов. Есть и относительно новые: «Снос Башни», «Без Башни». Они более дерзкие, конечно, но что же, им положено – новая поросль.

– И в чем же между вами разница? – спросил я, слегка удивленный всей этой информацией.

– Мы все занимаемся общим делом: стыкуем писчиков с Юниверсумом. Не сообща, а скорее каждый сам по себе. Между нами есть разногласия: к примеру, «Снос Башни» активно увлекся Майнд Дамном, что сказывается на тематике и личностях их публикантов. В журнал потянулись отпросы, которым у нас никогда не хватало места: все-таки хоть они и пишут, но никакие они не писчики. Попросту говоря, они лишь разжижают писчую среду, уводят ее не туда, в свои заблуждения, в мелкоту своей проблематики… Но в «Сносе Башни» не считают так, что ж, они публикаторы, их право. Тем более на фоне наших теперешних проблем… Кто бы знал, что отпросы покажутся благом в сравнении с новой страшной бедой.

Она замолчала, прикусив губу, но я ничего не отвечал, и Массандра продолжила:

– Но эти разногласия не в главном. Мы все придаем друг другу значения, а публикаторы и публиценты придают значение нам. На том и стоим. – Женщина развела руками.

– Публиценты? – переспросил я. Собеседники начинали вызывать у меня подозрения, но я убеждал сам себя: расслабься. Встретил ли ты здесь кого-то, кто бы их не вызывал?

– Это кандидаты в публиканты, – вступил в разговор Коктебель. – Все, что ты видишь здесь, написано ими.

– Они еще не писчики, – продолжила Массандра. – Но очень хотят таковыми быть. Они приходят сюда, приносят нам рукописи и, если мы их не берем – идут в ту же «Новую Башню» или куда-то еще. Так и бродят. Это неторопливые люди, у них своя жизнь. Мы часто можем о них ничего не знать.

– А где они все живут? – спросил я.

– Как где? – изумилась Массандра и стремительным движением выхватила из моих рук журнал. В этом было что-то хищное. – Здесь. Здесь же они живут!

– Ну а те, кто сюда не попал?

– Не знаю, в «Старой Башне», в «Сносе»… Где же еще?

– А те, кто никуда не попадают, – где живут они?

– Нигде.

– Мы, публикаторы, даем им жизнь, – осторожно вставил Коктебель. Массандра глянула на него и вздохнула.