Севастополист

Мне стало не по себе. Вспомнилось сообщение от Инкера, вспомнились короткие встречи с этим малоприятным типом. Но зомби ведь меня не тронул! А если так, зачем же его бояться?

– Теперь сезон, – сказал Коктебель. – У них обострение.

Я обжегся чаем, сделав слишком большой глоток.

– У них? Вы серьезно? Вы сказали – у них!

– Да, ты не ослышался, – спокойно ответил мужчина, медленно приближаясь к окну. – Все верно.

– Они звереют после регализаций, – пояснила женщина. – Зараза распространяется молниеносно: всем хочется оказаться наверху, в Регальном мире. Зомби активизируются и идут в атаку. Они непременно здесь будут.

– И они уже близко, – довершил Коктебель.

– Так расскажите мне! Расскажите, кто такие зомби и почему их надо бояться. Вы ведь, наверное, в курсе, что в Севастополе нет зомби?

– Их нет и на других уровнях Башни, – вздохнула Массандра. – Они есть только здесь, потому что здесь есть мы. Они одержимы и не остановятся ни перед чем.

– Это тоже ваши публиценты? – догадался я.

– Да, – ответила собеседница. – Но они другие. Их не интересует жизнь как таковая, не интересуем мы.

– Расскажи, как они появились, – попросил Коктебель.

– Да, пожалуй. – Она собиралась с мыслями. Меня удивило это трогательное «пожалуй», когда мы ждали нападения. Тревога Массандры передалась и мне: я встал со стула, прошелся, вернулся обратно. Выходит, мы ждали гостей. «Почему не ушел раньше? – ругал я себя. – Почему?»

– Самую первую, легкую волну ощутили публикаторы всех «Башен». Мы назвали этот вирус синдромом републикантов – он был слабым и заключался в том, что несколько публицентов параллельно появились во всех журналах Башни с одинаковыми текстами.

– А так разве нельзя? – удивился я.

– Это нерационально, – ответила Массандра. – Мы пресекаем то, что уже где-то появлялось, и даже если узнаем, что это было где-то в Планиверсуме, то все равно не даем публицентам жизнь. А тут такое – и в самом Юниверсуме! Случалось, что и «Снос», и «Новая» выходит, а там все то же, что у нас. Но следить за Планиверсумом не было возможности: вы только посмотрите, сколько у нас работы! И, узнав, что он весь кишит зомбаками, мы могли лишь ужаснуться – но не что-то изменить.

– К тому же, пойми нас правильно – спасать Планиверсум не наша задача, – добавил мужчина.

– Если бы вы знали, как они плохо пишут! – воскликнула Массандра. На этих словах она чуть не сорвалась на крик, полный тоски и отчаяния, и я содрогнулся, вдруг ощутив ее чувства; и тут же дернулся, чтобы стряхнуть их с себя, как паутину в темном углу дома. – Неотличимо друг от друга, приспосабливаясь, копируя все, что подсмотрят у регалоидов. И все про любовь, про любовь! Просто потому, что так доступнее: любовь лежит, ее никто не трогает – бери! А для них текст не то что вторичен, для них текст вообще не имеет значения. Зато, как они говорят на людях, здесь, конечно, с ними некому сравниться. Если вы увидите, что кто-то бойко толкает речи перед публикой, размахивая книжонкой, – сторонитесь его, это не настоящий писчик. Публикант, состыкованный с Юниверсумом, не знает, что сказать о своей книжке. А зомби – не знает, что написать в ней. И отходите подальше, чтобы не укусил.

– Спасибо за совет, – смутился я. – Но мне не доводилось видеть, как выступает зомби.

– Я был бы рад, если б и мне не довелось, – сокрушенно сказал Коктебель. – Но, к сожалению, был свидетелем.