— Вино и впрямь отличное, — я сделал еще один глоток из фляжки, и с сожалением вернул ее здоровяку-хозяину, — но уверяю вас, нечего мне рассказывать! Шлюха просто все не так поняла…
— Ваше право, — «согласился» боцман, — можете не рассказывать, а только хочу заверить, что у каждого из нас было что-то, чем мы отнюдь не гордимся, но совсем не против повторить. Просто мы уже знаем, что делать это надо совсем не в маленьком городке, но одной из торговых троп. А где-нибудь в местах повеселее…
«Задушевный» спич вызвал очередной взрыв хохота и капитан, а по совместительству и владелец барки, решил заметить непотребство. Хотя еще пару минут назад он может и не принимал прямого участия в нем, но с удовольствием хмыкал, оценивая самые удачные подколы своих людей.
— Боцман, двух матросов на нос, и пусть подготовят якорь! Мы не сразу пристанем к берегу, а для начала немного подождем на середине протоки. Присмотримся, что там и как сегодня, и дадим возможность господину лиценциату решить, стоит ли высаживаться вообще…
Все его люди были тут же, на палубе, и они мгновенно отреагировали на приказ.
Здоровяк-боцман и еще один — невысокий матрос из прежде свободной части команды — подхватились, и перебрались на нос нашей плоскодонки, где принялись осматривать не привычный и узнаваемый металлический якорь, а странное сооружение из дерева и камней. Негромко что-то обсудив, они явно остались довольны увиденным, но к нам не вернулись. Правда, тут у меня вопросов не было…
Барка «Святой Герман», была дижонский. Одной из того множества речных посудин, что составляли основу здешнего торгового флота, и с весны снова примутся перевозить абсолютное большинство товаров по местным водным путям. Сейчас-то мы шли под парусом, не очень быстро, но уверенно. Однако когда берега Соны сходились поближе, силы попутного ветра начинало не хватать, чтобы преодолевать встречное течение, и команде из полутора десятков человек приходилось выделять не меньше четырех-шести гребцов, чтобы продолжать двигаться дальше.
Наверное, иногда в ход могли пойти и оставшиеся два весла, но за те полдня, что мы плыли с ними, такого пока не было ни разу. Так что, оставшись на носу, два члена команды продемонстрировали не только исполнительность, но и твердую решимость не взваливать на себя еще и греблю…
В общем-то, матросы немного перераспределились по палубе, но это не особо изменило общий расклад. Скрыться от остальных на барке можно было только в крошечной капитанской каюте, но сейчас ее занимал наш маг-лиценциат.
Этим ему демонстрировали вполне заслуженное уважение, и оно чувствовалось во всем поведении, как команды, так и тех двух купцов, которые от имени городского магистрата приходили, чтобы заключить с нами окончательное соглашение по оплате и условиям найма.
Встреча эта состоялась четыре дня назад, сразу после нашего, так сказать «победного» загула. И само веселье не обошлось без сюрпризов.
Ничего страшного, но именно поэтому я и стал «жертвой» всех этих шуток и подколов. Да, как ни странно, уважительных — и это не смотря на мой более чем «юный возраст» — но, блин, вот просто нескончаемых!
Тем более, что сначала на эту тему активно практиковались мои собственные спутники, потом — к ним с радостью присоединилась и команда «Святого Германа». Хотя на самом-то деле проблема не стоила и выеденного яйца…
В юности предчувствия никогда не обманывали меня. Если я начинал подозревать что напьюсь, происходило это почти наверняка. Вот и в тот вечер мой странный и, казалось бы, давно позабытый «талант» дал о себе знать.
Сначала я опрокинул один кубок, потом отхлебнул из второго, третьего… — и с какого-то едва ощутимого момента события того вечера сохранились в памяти лишь в виде нарезки статичных и не очень-то разборчивых картинок.
Вот я пытаюсь выпить на спор двухлитровый кубок, а вот мы уже всей толпой стоим на заднем дворе кабака, и по очереди, с одного удара пытаемся расколоть дубовое полено мечом.
Все бы хорошо, но полено — толстенное, а меч — мой…
На морозе от таких шуток со сталью может произойти всякое. Именно с этой мыслью я и проснулся на следующий день. Естественно, что испуганно подхватившись, я пережил такой приступ тошноты и головной боли, что едва не взвыл, но еще мгновение — и все прекратилось.
Что тут говорить — «юность!» Но я, конечно же, тогда не повелся на такую «замануху», потому что в свои сорока уже знал: если прямо сейчас «отпустило», это вовсе не значит, что все уже закончилось. И следующую попытку осмотреться предпринял уже куда осторожнее и без ненужного риска.
«…Так, где это я? Двуспалка в небогатой комнате, где из украшений лишь простенькое распятье на стене да льняные салфетки на сундуках, что в здесь заменяли шкафы и стулья одновременно…»