Я резко открыла глаза в кромешной темноте узкой камеры, куда Джузеппе бросил меня, не оставив даже свечей. Слабый, словно дуновение ветерка голос звучал не во сне, а наяву. Совсем рядом, за стеной.
Я лихорадочно принялась ощупывать шершавую поверхность, прижимаясь к ней ухом, чтобы лучше слышать. Между двумя осыпавшимися кирпичами мои все еще связанные руки отыскали щель.
– Наоко?
Из трещины послышался шепот:
– О, Жанна! Мне так жаль!
Жаль? Все мое существо взорвалось от счастья так, что пришлось сдержать вопль радости. На глаза навернулись слезы.
– Ты жива!
– По-моему, я потеряла сознание до того, как очнуться здесь, в этой каморке без света. Честно говоря, лучше бы я спала: пробуждение разочаровало меня.
Она рассмеялась, но я догадалась: лишь для того, чтобы заглушить боль.
– Я… я ничего не сломала. По крайней мере, так кажется. А ты, как ты себя чувствуешь?
Я прижала ладони к холодным кирпичам. Мне хотелось обнять и утешить подругу.
– Теперь, услышав твой голос, чувствую себя в тысячу раз лучше. Я думала, ты осталась там, в Булонском лесу.
– Что там случилось?
– Пуля поразила Калипсо…
Слабый стон раздался за стеной. Наоко была крепко привязана к своей лошади, как и я к Тайфуну.
– Она не мучилась, – заверила я подругу, вспомнив дрожавшую на снегу Калипсо. Сердце мое сжалось. – Но как ты меня нашла?
Наоко старалась унять рыдания. Вокруг нас царила совершенная, безмолвная темнота. Мы перешептывались и казалось, что между нами не было стены.
– Орфео предупредил меня.
– Орфео?
– С тех пор, как ты покинула Версаль, мы… подружились. Главный Конюший занят управлением школы и постоянными встречами во Дворце. Я проводила все свое время в обществе Орфео. Мы научились общаться с помощью его грифельной доски и мела. Он водил меня по закоулкам «Гранд Экюри», чтобы я размяла ноги. Играл красивые мелодии на губной гармонике, чтобы утешить: ведь я больше не слышала пения птиц в небе.