Я кивнула, хотя Наоко не видела меня. Прилив горячей благодарности обжигал грудь почти до боли. Я, одинокая охотница, долгое время жила с мыслью, что могу полагаться только на себя в этой жизни. Как же я ошибалась! Дружба может сдвинуть горы! Я сделаю все, чтобы быть достойной Наоко!
– Если бы ты только знала, как мне тебя не хватало…
– Мне тебя тоже, Жанна. Теперь мы вместе, и это счастье. Хотя я представляла нашу встречу в Версале, а не… – Она замешкалась. – … Э-э-э… а где мы вообще находимся?
– Где-то в Париже. Лакримы постоянно мигрируют, переходя из логова в логово.
– Лакримы? Так называют себя люди, похитившие тебя? Почему такое странное название?
– Потому что у них у глаз татуировка в виде слезы… как у Орфео!
Я тут же зажала рот рукой из-за того, что внезапно повысила голос. Но вокруг было по-прежнему тихо: никто не открыл дверь, чтобы посмотреть, что происходит в моей камере.
– Орфео когда-то был Лакрима, – прошептала я. – Или, по крайней мере, его голова принадлежала члену этой банды неаполитанских разбойников.
Пришла обнадеживающая мысль:
– Если Лакримы живут в тайных переходах крепостных стен, то Орфео может ими воспользоваться, чтобы выйти на наш след.
Наоко вздохнула:
– Возможно, голова когда-то принадлежала одному из тех бандитов, только она ничего не помнит, уверяю тебя.
– Он наигрывает оперные арии, как ты говоришь…
– Эти ноты остались не в голове, а в его душе, которая навсегда останется итальянской.
Я понимала: Наоко права. Обманчиво надеяться на помощь Орфея. Умерев, он не только утратил речь, но, вероятно, и всякую память о Лакриме и обычаях банды.
Внезапно я услышала щелчок. Дверь за стеной неожиданно открылась.
– Наоко! – завопила я. – Не трогайте ее!
Словно отвечая мне, дверь моей собственной камеры с грохотом распахнулась. На пороге стоял Джузеппе.
– После всего, что произошло сегодня, ты еще смеешь нам приказывать. Ну и наглость!
– Пощадите мою подругу! Ваша заложница – я!