Тропу к заброшенному лагерю искателей золота Эдвин Брайант узнал с первого взгляда.
Сюда, к северо-западу от деревушки Тийели Таба, он ехал на лошади Танау Могопа, и сейчас оставил ее привязанной к дереву в десятке ярдов позади. Ветер, ерошивший ветви окрестных сосен, постанывал, словно живой. По спине Брайанта пробежала дрожь.
Разложив костер и прихватив с собой горящий сук вместо факела, он переступил порог полуразвалившейся хижины. Внутри, как и ожидалось, было темно, будто в пещере. Здесь его ждали находки, сделанные в прошлый раз: жестяная кружка, книжка псалмов, монеты, бутылки. В поисках каких-либо особых примет, указующих на личность хозяев, Брайант внимательно осмотрел все, особенно книжку. Форзац, самое подходящее место для надписей, отсутствовал, как и следующие тридцать-сорок страниц, тоненьких, точно луковая шелуха.
Опустившись на колени, Брайант принялся перебирать сухую листву и сосновые иглы, занесенные внутрь сквозь просевшую крышу. Найденных в рыхлом суглинке съедобных жуков он аккуратно откладывал в сторону: насекомые служили ему основным источником пищи.
Около часа спустя, ему удалось отыскать только лохмотья рубашки, порядком истлевшей от времени и непогоды. Окончательно пав духом, он разогнул натруженную спину, расправил ветхую ткань. Быть может, возвращение – только пустая трата времени? Что он ожидал здесь найти?
Оставив рубашку рядом с другими находками, Брайант вышел наружу. После затхлой, насквозь пропахшей плесенью хижины глоток свежего воздуха показался истинным наслаждением. Найденные кости он еще в прошлый раз аккуратно, со всем уважением, сложил снаружи, в память о разыгравшейся здесь трагедии, и сейчас, глядя на черепа, задался вопросом: а может быть, кто-то из партии сумел выжить? Не удастся ли определить, сколько человек жило в лагере? Черепов он насчитал пять, но кто-то же отделил от тел руки и ноги. Кто? Один из старателей или некто чужой?
Вытащив из-под кустов старательский инструмент, Брайант осмотрел и его. Лопат оказалась целая дюжина, но это еще ни о чем судить не позволяло. Безусловно, тот, кто забрался в такую даль ради поисков золота, лопату с собой возьмет не одну. Что дальше? Девять кирок разной конструкции. Множество мятых ведерок для руды. Полдюжины решет для промывки песка.
Все инструменты Брайант тоже внимательно осмотрел в поисках хоть каких-либо намеков на личность владельцев. Их металлические части изрядно заржавели, однако клейма производителей прочесть удалось. «Гринли», «Битти», «Стэнли»…
И тут он заметил на нескольких черенках грубо выцарапанные имена. Наверное, это затем, чтоб своего инструмента с чужим не перепутать. Так, имя к имени… Уайтли, Герец, Эпплби, Смит, Стоу, Даннинг, Фолкс, Пибоди…
Кезеберг.
Желудок Брайанта сжался в тугой комок. Теперь он отчетливо вспомнил нечто, неизменно ускользавшее от него в недели раздумий. Льюис Кезеберг упоминал о родственнике, о дядюшке, несколько лет назад отправившемся старательствовать в эти самые горы. В то время Брайант его рассказу особого значения не придал, хотя суженой наверняка писал и об этом, однако сейчас понял: нет, тут дело не в простом совпадении. Дядюшка Льюиса Кезеберга был одним из этих старателей и, несомненно, погиб вместе с ними. А может быть, не погиб?
В тот вечер, сидя у костра, высасывая из панцирей насекомых влажную мякоть, Брайант только и думал: что именно произошло в этом злосчастном месте, с чего же все началось? Возможно, на самом деле причина беды вовсе не в заболевании. Возможно, старатели пали жертвой некоей внешней силы. С другой стороны, их было вполне довольно, чтобы отбить нападение, а значит, он, вероятнее всего, не ошибется, предположив, что опасность явилась не извне, а изнутри.
Да, теперь Брайант утвердился в уверенности, что виною всему болезнь – та же самая, с которой ему довелось столкнуться в Смитборо, и что хворь эта, противоестественное влечение к человеческой плоти из рассказов индейцев, превосходно совпавшее с их древним мифом о на’ит, началась именно здесь. Танау Могоп объяснял Брайанту, что анаваи, по всей вероятности, навлекли ее на себя, без разбору якшаясь со следопытами, проходившими через их леса. Уашо же, зная о том, что чужаки могут приносить с собою болезни, белых людей сторонились. По их словам, случаи странного поведения и обычай приносить людей в жертву на’ит начались примерно в одно и то же время, а прежде в окрестных землях жилось относительно мирно. Казалось бы, иного объяснения, кроме встречи с белыми, принесшими в племя заразу, нет, вот только…
Вот только как? Каким образом заболевание возникает в том или ином месте, появляясь словно бы из ниоткуда? Ведь прежде всего один из старателей должен был где-то его подцепить, а уж после заразить остальных и не только!
Тут Брайанту вспомнилось одно из последних писем от Гау, в котором тот упоминал об изысканиях доктора Сноу и о его предположении, будто болезнь может распространяться мириадами различных способов. По словам Сноу, все человеческие представления о заболеваниях, о взаимосвязи заразной болезни с ее видимыми симптомами могут оказаться ошибочными. Если конкретнее, инфекция и ее проявления – вовсе не обязательно одно и то же. Инфекция есть нечто живое, однако невидимое, практически подобное духу, укореняющееся в человеческом теле и
Далее Брайант, разумеется, снова вспомнил историю о многочисленном ирландском семействе, очевидно, пораженном подобным недугом поголовно, не считая маленькой девочки, никаких признаков заболевания, как ни странно, не проявившей.
Брошенные в костер, пустые панцири жуков затрещали, вспыхнули, а Брайант все размышлял и размышлял о загадочной хвори. Улегшись на голую землю в надежде уснуть, он устремил взгляд в оранжевые языки огня, и мысли его вольно поплыли вдаль.
Казалось, выложенные рядком черепа подмигивают ему в отсветах огня. Пламя плясало, вилось над костром, ярко-золотое, кроваво-алое…
Вертя в руках черенок лопаты с фамилией Кезеберга, Брайант вспоминал, как вел себя Кезеберг по пути. Воспоминания оказались не из приятных. Льюис с силой толкает беременную жену назад, в шатер. Льюис затевает ссору с Джеймсом Ридом. Льюис сидит возле своей стоянки, потрошит изловленных на ужин кроликов – руки в крови, взгляд сосредоточен, а рядом в нетерпении расхаживает собачонка Хэллорана. Вот нож, едва не выскользнув из мокрых от крови пальцев Кезеберга, впился ему в ладонь. Из пореза обильно хлынула кровь. Увидев представившуюся возможность, терьер Хэллорана прыгнул к руке Кезеберга, принялся жадно лизать крольчатину… и Кезебергову кровь.
Стоило вспомнить об этой собачонке, о злобе в глазах Кезеберга, о его развязной самоуверенности, в сердце зашевелился невыразимый ужас. Ведь этот человек жил о бок с ними, будто чума – нечто устрашающее, нечто отталкивающее.
ebooksa