Се Лянь помахал ему рукой:
– Му Цин, иди скорее сюда. Скажи, не упоминался ли Юнъань в тех молитвах, что ты разбирал в последнее время?
– Нет, – удивился Му Цин, – не было.
Фэн Синь, не переставая защищать жертву Ци Жуна от сыпавшихся со всех сторон ударов, крикнул:
– Да как такое может быть? У них там такая беда, что беженцы уже сюда добрались!
Он был так уверен в правоте, что лицо Му Цина сразу посуровело.
– Я говорю чистую правду, – отчеканил он. – Ты что, намекаешь, что я якобы всё знал, но нарочно не докладывал? А что насчёт тебя? Я дежурю по нечётным месяцам, а ты по чётным. Если в Юнъань действительно пришла беда, не могли же они через раз молиться, чтобы все прошения собрались у меня, а ты оставался в неведении!
Фэн Синь задумался и признал, что довод этот звучит вполне разумно. Но вслух огрызнулся:
– Да не говорил я, что ты нарочно, это ты сам придумал!
Почувствовав, что между ними вот-вот завяжется перепалка, Се Лянь, у которого и без того уже голова болела, жестом велел товарищам остановиться.
– Ну всё, Фэн Синь не то имел в виду. Прекратите немедленно.
Те тотчас прикусили языки. Тем временем Ци Жуну надоело смотреть, как слуги мутузят парня. Он убрал шелуху в маленький мешочек и приказал:
– Довольно! Бросьте этого мерзкого ворюгу в темницу!
– Слушаемся! – И слуги тотчас схватили Лан Ина.
Се Лянь нахмурился:
– Так, сперва надо спасти этого человека, а потом уже расспросим его, что же случилось в Юнъане.
Му Цин, смягчившись, осторожно спросил:
– Ваше высочество, как вы намерены это провернуть? Вам ведь нельзя так просто предстать во плоти.
За три года со своего вознесения Се Лянь так и не привык к некоторым вещам. Например, небожители твердили, что нужно помогать смертным, но сами же вели себя с ними заносчиво, всячески подчёркивая своё превосходство. Или вот запрет являться смертным: он отравлял Се Ляню жизнь, связывая его по рукам и ногам. К счастью, принц придумал несколько способов его обойти. И вот сейчас он, не раздумывая, не поворачивая головы, выбросил вперёд руку. Заметив, что тень над ними закачалась, люди бросились врассыпную, а в следующее мгновение Ци Жун горестно взвыл:
– Мой венценосный брат!