– Что?
– Ты своими глазами видел, что вещи украли люди из Юнъаня?
Торговец замешкался.
– Сам я не видел… Но ведь раньше всё нормально было, а после вашего приезда меня обокрали! Не может это быть простым совпадением!
– Вот оно что, – кивнул Лан Ин. – Раньше воровали ваши, а теперь – обязательно наши…
Едва он договорил, в щёку ему впечаталась гнилая хурма и оставила большое красное пятно возле рта. Торговец разразился хохотом, а Лан Ин с безразличным видом замолчал и больше ничего не говорил.
Прилюдное наказание длилось до вечера. Несколько раз Се Ляню даже пришлось вмешаться: когда из толпы швыряли острые камни, он незаметно отводил их в сторону, чтобы не попали никому в голову. Постепенно зеваки стали расходиться; стражники решили, что достаточно, и наконец сняли кандалы, предупредив, что ещё раз подобное повторится – и кара будет куда более суровой. Те из мужчин, что были в летах, усердно гнули спины, кивали и улыбались, рассыпаясь в извинениях, а Лан Ин с отрешённым видом в одиночестве пошёл прочь как ни в чём не бывало. Се Лянь проследил за ним, подгадал время и выскочил из-за дерева, преградив дорогу.
Во взгляде парня вспыхнул страх. Испуганный таким внезапным появлением, он едва не вцепился принцу в горло, но в следующее мгновение разглядел, кто перед ним, успокоился и бросил только:
– А, это ты.
Се Лянь принял тот же облик даоса в белом, что и тогда, на горе Тайцаншань. Реакция Лан Ина его несколько обескуражила, и он подумал: «Ого, такой себя в обиду не даст». А вслух сказал:
– Я же подарил тебе алую бусину. Почему ты не вернулся с ней в Юнъань?
– Мой сын здесь. Поэтому и я здесь. – Помолчав, Лан Ин достал из-за пояса бусину и спросил: – Хочешь забрать её? Так держи.
На руке, которую он протянул, отпечатался след кандалов. Се Лянь поспешил отказаться:
– Не надо. Лучше возвращайся. Сегодня в Ланэрвань был дождь. – Он указал на небо: – И завтра будет. Я обещаю!
Но Лан Ин только покачал головой:
– Уже неважно, есть там дождь или нет, – я не вернусь.
Се Лянь с горечью смотрел на его удаляющийся силуэт, не говоря ни слова.
В смертной жизни он не сталкивался со сложностями и привык делать всё, что пожелает. После вознесения же страдания – свои и чужие – словно обступили принца тесным кольцом. Ничего нельзя было сделать напрямик, на каждом шагу всплывали непредвиденные обстоятельства, и, как бы он ни выкручивался, в итоге вечно выходило что-то не то. Се Лянь вздохнул и направился в свой храм – разбирать накопившиеся за несколько дней молитвы верующих.
Но был в тот момент человек, на которого проблем обрушилось ещё больше, – правитель Сяньлэ. Опасения государя стали реальностью: те пятьсот человек из Юнъаня оказались только началом.
Се Лянь, сжимая в руке одолженную шляпу, метался между севером и югом, таскал воду. Каждый дождь отнимал у него по пять-шесть дней и огромное количество духовных сил. Кто ещё осмелился бы взвалить на себя такую ношу? Цзюнь У хватило бы могущества, но в ведении Небесного Императора земель было куда больше, чем у Се Ляня, и хлопот ему со своими верующими хватало, а потому принц не смел отвлекать Владыку ради такой мелочи.