Тихон принялся уверять, что туману обязательно быть, что Чулым впереди — одни вилюжины, да что капитану говорить! Конечно, в Боровом ночевать! А утром подоспеет рыбка для команды…
— Да мы разве из-за еды… — помрачнел капитан.
Начальник будто не слышал этих слов.
— Иван Павлович… Может, банешку закажем Фаине, а? Банька у меня… На каменку квасу плесну. И налимью уху сварганим.
— Тишка-а, чалдон! Ты ж бес-искусите-ель!..
Банька задалась, гость попарился вволю, все стариковские косточки любовно прогрел.
В охотку и Романов исхлестал о себя веник. Разошелся, выскочил в предбанник, ушат холодной воды на себя бухнул и опять на полок… Шишкин мылся на полу. Распаренный, умиротворенный, только ахал и головой качал, глядя, как полыхает огнем большое крепкое тело начальника участка.
А за столом Иван Павлович не засиделся: вахта у него с утра, да и распустила баня речника, неодолимо на боковую захотел.
Тихон проводил капитана до самого парохода и, только от воды на берег поднялся, как остановила его Никольская, он не сразу узнал ее.
— А я за тобой.
Романов насторожился, не знал что и подумать. В такое-то время — зачем он учительнице?
— Поубавь-ка шаг, дорогое начальство… И вороти налево, налево. Да, ко мне…
Никольская уловила замешательство Тихона, приглушенно заговорила:
— Сидит у меня один товарищ… Попросил собраться коммунистам. Ну, а ты, как руководящий. Тоже, естественно, приглашен.
Над Чулымом темнела глухая безлунная ночь. В тишине только и слышалось, как утробно, глубоко вздыхали коровы, лежавшие прямо на песчаной мякоти улицы, да изредка покрякивал где-то в соседнем болоте неугомонный дергач.
— Хочешь знать, кто у меня? — уже на подходе к дому опросила Никольская.
Тихон тут же отозвался. Именно об этом он и думал всю дорогу.
— Кого принесло? А почему ночью, почему у вас собираете?
— Былин приехал.
— Зачем же он крадучись? Посидел бы у меня, в конторе.