— Его бывшая жена у вас, в Озерном, живет… — напомнил Белобородов.
— Не сунется он к Полине! Насолил ей под самую завязку. Вот что может быть… К вам набежит дезертир. Одежа, документы ему нужны, а жил-то в последнее время с сыном и снохой. Ну, Генка, слышно, на фронте, а Петлина здесь. Так что прислушивайтесь и поглядывайте. Чуть чего — дайте знать. Ты, Романов, сам ли, пошлешь ли кого… Передай, нашелся, мол, документ, я сразу догадаюсь.
— Ладно, Михаил. Чем можем — всегда поможем! — согласилась Никольская и поднялась из-за стола. — Ну, мальчики… Кажется, наговорились вдоволь. Я и вас утомила, и сама устала. Тихон, у тебя хоромина большая, приюти Михаила.
Романов пожал плечами.
— Я — пожалуйста.
— Не-ет уж, домой махну! — твердо возразил Былин и тоже встал. — Мне ж по течению… Выкинусь на середину Чулыма, а там и клади весло. Дотянет к утру. Ну, извините, товарищи, что задержал — служба! Я почему так, почему втихаря-то явился и сюда вас позвал… Вдруг Кожаков где-то здесь хоронится, а как связан с кем в поселке… Зачем мне лишний раз мозолить глаза людям.
Олимпиада Степановна подала Былину плащ.
— Осторожней на реке, слышишь, Миша!
— Не впервой! — махнул рукой Былин.
Учительница провожала.
Былин и Белобородов сразу же бесшумно исчезли в плотной темноте ночи. Тихон задержался у калитки.
— Вот уж не думал, не ждал… Узнается про Кожакова — на весь Чулым пятно!
— Еще какое пятно… — согласилась Никольская и вспомнила: — А Михаил-то на тебя с наскоком… Чем не угодил?
Романов не скрыл досады.
— Не люблю разговоров за спиной. Бывает: один раз только человеку не угоди, и все, все прежнее насмарку! Приезжает Мишенька на участок часто… Сегодня хлеба дай, завтра — жиров, послезавтра — сахарку подкинь… Не сумел я сразу отказать, жена, знаю, больна, ребенок, тещу Мишка кормит… Ну и решил Мишенька, что я обязан ему подносить. А тут с вами случай, за талоны-то отругали… Погляжу, а Рожков тоже живет как свят дух. И говорю себе: честно, так честно! Отказал Былину, а он обиделся, конечно. Вот теперь и колет в глаза при всяком случае.
Никольская вздохнула в темноте.
— Учились вы у меня с первого по пятый вместе, вместе потом и седьмой кончили… Росли соседями, а такие теперь разные… Ну, ты-то всегда рядом, одерну, когда надо. А Михайла, знать, у себя в районе чиновной-то спеси набрался. Вот такого и заставь богу молиться… Уж непременно лоб расшибет. А дай-ка ему волю, выплывет он на большую воду — беда! Опасным станет! Ну да ладно, возьмусь я за него… Ты смотри у меня, без паники! Что бы ни случилось, в обиду я тебя не дам. В случае чего не смолчит и Белобородов. Он у нас тихонький — это верно, но голова у него крепкая. Говорила тебе, Тихон, — пора, вступай в партию! Понимаешь, за правду все-таки легче драться на равных. Ты дерись, когда надо, дерись! Без этого жизнь, понятно, спокойнее, но чертовски подлая!
Романов крепко пожал Олимпиаде Степановне ее прохладную ладонь.
Спящий еще поселок будили петухи, и Костя с гордостью отметил своего горлача — старательно тот кричал побудку, высоко, без захлеба, забирал голосом.
— Орешь, петушина! — ворчал парень. — А того, мохноногий, не знаешь, что не кемарил еще хозяин…