— Не брызгайся злом, Федор…
Корнев сворачивал из самосада цигарку. Лизнул краешек завертки, на свету в заплывших глазах его билась колючая, вызывная веселость.
— Я так скажу тебе, начальник… Это тот за жизнь-то дрожит, кто много имеет. Суди как хошь — лучшего для себя не жду. Опять же, считай, и отжил, видно, свое. Сегодня, завтра и где уберусь — какая в том разница! Ну, за хлебом, как ни то загляну. Свой зоб не набью, ребятишек бы отстоять. И у них от голода тоска в глазах завелась.
— Скис ты, Федя, — Тихон хлопнул по коленке фуражкой. — Больше оттого скис, что нет у тебя близкого человека, возле которого сердцем бы отходил. Ты бы хоть людей не обегал. Такое сейчас положение, что всем нам поплотней держаться надо! Ну, а насчет лодок-то как?
Корнев вяло тушил окурок в ржавой боковине консервной банки. Снимая фартук, сказал, как будто давно решил:
— А не пойду я на лодки, начальник, не серчай. Справка у меня от тяжелых работ имеется — не могу! Ты ж видел, как я преж надрывался на лесу. И зачем тянул багром боле других? Натура мужицкая! Ведь тут не земля — деревина мертвая, а я ворочать так ворочать! Вот я и угодил на конюшню… А вторая та моя причина, что нет настроя колотить эти лодки. Прими уж правду, как хошь мои слова понимай, и все будет верно.
Романов отдал должное открытой прямоте сторожа.
— Федор! Я, знаешь, тонко говорить не научен, я — напрямик! Теперь каждый через «не могу» работает — война того требует! У коих горе, поди, не все в груди перегорело, и то не раскисают, понимают: беда-то сейчас для всех нас одна. И ворочают вовсю. Русский же ты человек. Говорят, в ту германскую Георгия получил.
— Говорят — зря не скажут. Двух степеней кавалер!
— Кавале-ер… — Тихон, как всегда в минуты раздражения, уцепился за поясной ремень, да так и бухал сапогами по конюховке. — Сказал бы я тебе, Федор, какой ты кавалер… Совесть тебя не гложет?!
Корнев все так же сидел за шорным столом, лениво правил на бруске остроносый сапожный нож. Медленно ронял из себя слова:
— Ишь ты, о совести моей вспомнил. А когда я жилы надорвал, спасая вашу запань, меня пожалели? О ребятах моих вспомнили?! Не лезь, не липни ко мне с совестью!
Тихон остановился, дыхнул сторожу в его узкий, усохший затылок:
— Но Романов-то не виноват. Не Романов был начальником сплавучастка.
— Вот спасибо… Помню, дорогой, что не ты…
Корнев обернулся, покачал головой.
Тихон двинул сапогом в дверь конюховки и шагнул в тревожную ветреную ночь.
Не вышло у начальника со вторым горошком на ложку…
Дома спать совсем не хотелось. Да и какой сон, когда сам не свой. Не избывалось в Романове то раздражение, которое захватило его в конюховке.
…В кухне Тихон зажег лампу, присел к столу и потянулся к районной газете — Фаина, как всегда, позаботилась, на видное место положила.
ebooksa