Пятая мата

22
18
20
22
24
26
28
30

— Э, свята душа на костылях!.. — радовался Романов.

— Каки костыли!.. Покуда на своих двоих топаю.

Рожков был весел — всегда он такой при встрече. Подошел, коротким взмахом рук сборил на спине пропотевшую армейскую гимнастерку.

— Поздоровкаемся, что ли… Плыл мимо — заботно, хватко робят у тебя на Чулыме. Лодки снуют туда-сюда. Да, поджила нога, бегаю как настеганный. А ты что дома в тако время? Или начальника из себя корчишь…

Тихон набросил на гвоздь фуражку и огрызнулся:

— Я — каждый день в лодке. Сам ты мотаешься в уборку… Ну, пошли в горницу!

Рожков все же малость пришаркивал раненой ногой, когда шел за хозяином дома. Громко похвастал:

— Какая счас у колхозников задача — скажи! Молотьба и хлебосдача! Вчера последнюю квитанцию получил за зерно. Выполнили заповедь, свезли хлебушко государству. Первыми в районе, учти!

— Гладить вас по головке с усердием… Только не забудь и вторую задачу, сосед хороший. Как там… Жатку с поля — плуг в борозду… Вовремя сей на площади всей! — вспомнил Романов ежегодный призыв районной газеты и рассмеялся.

— Да знаю! — отмахнулся смутившийся Рожков. — И озимя посеем, и зябку поднимем.

В три окна горницы проглянуло солнце, вызолотило бурый мех большой медвежьей шкуры, что лежала у дивана.

Дмитрий Терентьевич семенил от простенка к простенку — смотрел хозяйские фотографии в крашеных деревянных рамках.

Тихон заглянул за цветастую занавеску, что закрывала дверь в спальню.

— Жена, гость у нас…

Вышла Фаина, худенькая, с тусклым сонным лицом. Вяло, без улыбки, поздоровалась.

Присевший к окну Рожков — уж который раз — по-мужски пожалел Тихона: «Такой ходил парнина… и корпусом, и обличьем из десятка не выкинешь, а польстился на какую? Жердина жердиной, ни переду у ней, ни заду… И лицо — глядеть не на что!»

— Гость не кость, за порог меня не выкинешь… — запоздало подхватил Дмитрий Терентьевич и сжалился над Фаиной: что ни говори, а чистотка! Задергушки на окнах без желтинки, фикус в углу промытый, и солнцу на чистом полу весело…

Фаина на стол собрала скоро. Нехитро было и собрать — поставила, что нашлось: чашку малосольных огурцов, кастрюлю картошки да вяленой рыбы. Обедать с мужиками не стала, помешкала у двери, попросила:

— Вы уж тут сами… Пока Вовка спит, схожу в огород…

— Не обессудь, Терентьич, — сказал Тихон, когда жена ушла. — Давно бы уж морковь прополоть, заросла совсем. А завтра на реку пойдет.