Едва приехал, а приехал почти затемно, что-то сразу Игренька забеспокоился. С дрожью переступал ногами и тревожно всхрапывал.
Парень затаился, замер у потной шеи коня. Вдруг явственно услышал он треск сучьев, и треск этот все приближался.
«А ведь это медведь…» — с острой тоской подумал Костя, чувствуя, как по спине побежал противный холодок страха.
Раздайся тут рев медведя, Кимяев все же не испугался бы так, как испугался он хриплого человеческого голоса:
— Курево есть?..
Парень не знал, что делать, что подумать. По голосу — так не свой, не поселковый… Из чужаков кто? Да как, зачем он очутился здесь, на Долгом?
Костя молчал, пока снова не хрустнуло в кустах. Затрещало, и тут из темноты выступила на поляну широкая приземистая фигура с бледным пятном лица.
— Никак товарищ Былин…
— Штаны у тебя сухие? — дико хохотнул Михаил, принимая кисет.
Малость развидняло у озера, небо над тайгой будто кто неровно, полосами, побелил. В низкой серой наволочи его тихо гасли последние ночные звезды.
Кимяев разглядывал Былина:
— Вы что же, рыбачили или охотились? Оборвались-то как… А грязи-то на одеже…
Былин жадно сосал цигарку. Откашлялся и кивнул головой:
— Охотился! Ага, раздобычился… Только зверь-от мой о двух ногах…
Костя кивнул, закусил губу.
Михаилу, видимо, наскучило в тайге. Говорил охотно, весело:
— Дезертира словил. Как… А ловкость рук и никакого мошенства! Вот что, дорогой Кимяев… На язык накинь замок. Предупредил я тебя, смотри… Пожрать найдешь? Оголодал я тут совсем.
Из еды у парня только и было, что кусок хлеба. Былину хватило его всего на три-четыре хороших укуса. Он спустился к озеру, припал там к воде. Вернувшись, сказал:
— Ну, вот и заморил червячка… Ты, Кимяев, бочку с телеги скидай. Повезем мою добычу. А рыбу после половишь, успеется… Аммоналом, черти, глушите. Эт-то как?
— Так, исполняю приказ начальства…