«Сдаем, сдаем экзамен! — торжественно радовался начальник. — Кости трещат, но сдаем!»
Ветер совсем упал, мутный Чулым теперь виновато лизал хмурые глинистые берега и сырые песчаные косы, мелкими забульками выплясывал возле тяжелых лодок.
Тихон отослал одну, потом вторую лодку… Кричать уже не было голоса — давно охрип. Махнул рукой.
— Костер там, костер…
Восьмую плитку крепил за старую сосну вместе с Логачевым. Когда затянули узлы и выпрямились — обоих качало от усталости. Вялыми, чужими ногами побрели луговиной туда, к мужикам. Позади, спотыкаясь, брели кормовщик Чуднов и его меньший брат.
Измученные, вконец обессиленные, они молча сидели вокруг большого жаркого костра и счастливыми глазами смотрели на огонь. От раскисших сапог, от мокрых штанов и фуфаек валил густой теплый пар.
Романов любовно смотрел на грубые, задубелые лица, в темные провалы глаз мужиков, опять и опять радовался, что живет среди этих надежных, давно породненных ему людей. Хоть бы кто пожаловался, а ночь-то была… Расскажи после кому-нибудь — не поверит!
Восток проступал розовым, чистым. Все ярче означались пестрые разбеги осенних лесов по обеим сторонам Чулыма, таяли звезды и блекла, тонула в светлой синеве неба тихая. задумчивая луна.
Он сошел вниз, к реке, нагнулся и поплескал ладонью на заветренное, стянутое лицо. Потом, сам не зная зачем, побрел песчаной кромкой у самой воды. На склоне яра, на весенней осадке берега, неожиданно заметил куст смородины. В высокой траве ягоду не обило ветром, черная, давно спелая, она большими гроздьями гнула ветки к земле и манила, звала к себе. В Тихоне проснулся голод. Он не выдержал и потянулся к кусту. «Так этой осенью и не сходил за смородиной, все некогда… И рыбу не удил, уток не пострелял…»
Возвращаясь назад, поднял голову над рваным козырьком яра и удивился тому, что не увидел сплавщиков.
…Серым, плотным кольцом они лежали вокруг костра в густой некошеной траве и — спали!
Начальник сидел один, подкладывал сушняк в огонь, гнал дрему и заботно думал: «На телегах придется тюльку к поселку возить. На лодках-то, противу течения, тяжело… Лошадей у него хватит, а вот телег своих мало. Опять в колхоз, к Рожкову идти — выручит!»
Справа от Романова густо, богатырски храпели братья Чудновы. Они и храпели-то одинаково… Тихон улыбнулся… Крестьяне… С мозолями на руках. С мозолями и в могилу сойдут…
Вдруг вспомнилась Романову Нина. Он закрыл глаза и в коротком сне четко увидел тяжелый локон ее светлых волос на нежной коже виска, ее улыбку. И ощутил тугие, теплые губы женщины…
Костер обдавал жаром, расслаблял, но спать начальнику было нельзя — мужики-то лежали мокрые и следовало поддерживать, ровнять тепло для них.
Радостно было это — служить другим…
Всходило солнце, по-осеннему робкое, чистое.
Над Причулымьем занимался обычный день сентября 1942 года…
Был черед рассвета, и он наступил — этот тихий неяркий рассвет.
Был час восхода солнца, оно взошло, и начался новый день.