Что-то явно неладное происходило там, у Соковой заводи. Былин вдруг сильно замахал веслом, Романов, само собой, наддал к нему ходу.
Третий обласок все-таки перехватил низко осевшую долбленку Былина. Сошелся с ней…
И тут Костя услышал сразу два крика.
Короткие, злые выкрики Романова заглушил другой, почти нечеловеческий рев.
«Пана!» — пронеслось в голове парня. И, чувствуя, уже зная, что на другой стороне Чулыма произойдет страшное, Кимяев отвернулся. Он, однако, успел еще увидеть, как помешанная бросилась на скорчившегося в обласке Кожакова.
…Костя открыл глаза, все было кончено. Былин черным, мокрым пауком медленно выползал из воды на желтый приплеск берега, а Романов, поднявшись в обласке, готовился нырять в воду.
У Кимяева постукивали зубы. Он вскинулся с земли и боком, боком побежал к Игреньке.
Они сидели у воды оба мокрые с тупыми, испуганными лицами. Чуть поодаль лежали трупы утопленников, и Романов боялся взглянуть на них.
Когда с раскрытыми глазами ныряли в реку, когда тянули к берегу неподвижную тяжесть тел, а потом откачивали — все делалось как для живых, без страха и без мыслей, что возятся с мертвыми…
Только напрасно трясли и разминали… Так и не подняли на ноги Кожакова, навсегда захлебнулась под водой Пана Сокова…
— Какая муха ее укусила, чего она вцепилась ему в глотку? — плачущим, знобким голосом спросил Былин. Он не выдержал, не мог больше молчать. — Кабы знать! Ведь что мне вначале крикнула — закурить дай… Достаю кисет, а она пригляделась к нему, и кинулась… Моргнуть не успел, как сам забулькал!
— Ты как с луны свалился, будто не знаешь… — огрызнулся Тихон.
— Слыхал я с пято на десято… — Былин ворошил сохнувшие на корье махорку и спички. — Меня же не было тут в прошлом годе…
Романов нуждался пусть в маленькой передышке от всего, что случилось, что пережил он за последний час. И хотелось не думать о том, что теперь уже мертвые диктовали живым свою волю…
Тихон отогнал тяжелые мысли, заговорил:
— В первых числах мая, только мы праздник отгуляли… Нам уж на обед со сплотки идти… Глядим, начальник участка шарашится на берегу, волокет обласок к Чулыму, а сам пьяный. Видно, уж судьба, что Павел Соков рядом оказался. Он не выходил на работу в тот день, в отгуле был за праздник, лодку свою конопатил. Кричит ему Кожаков: плавь на ту сторону! Ну, в другой-то раз начальник бы и сам добрался до бакенщика. Навадился он медовуху у Червова пить, зимой частенько гостевал. В тот день, помню, — холодина, ветер взыграл, беляки по Чулыму ходуном… С реки слышим, отговаривает Соков начальника — куда там! Матыперемать, приказываю, по работе мне надо…
— Так и не отвертелся Пашка?
— Да ведь он какой, Соков, был. Одно, что каждому угодить готов, а тут сам Кожанов строжится. Ну, отчалили и, считай, уж переплыли. Снесло, правда, обласок стрежью, как раз вот сюда подтянуло, к заводи, а весной в эту заводь не попадай — крутит будь-будь! Не доглядели мы… Павел ли оплошал, Кожанов ли, пьяный, обласок завалил… Глядим, накрыло мужиков, уже и головы поплавками на волнах… Да… Обласок-то хоть и зачерпнул сильно воды, но держится на плаву. Успели, ухватились мужики за борта и сгрузили, конечно, посудину, пошла она вниз. Дальше, дальше и вспоминать-то страшно. Распорина в обласке, видно, слабо держалась, выхватил ее Кожаков и давай Павла по рукам… Как тот кричал! Отпустил борт… Плавал он, знаю, никудышно, вырос-то на Алтае, в степях… Ну, и сапоги, фуфайка — не хватило сил до берега, завертело в заводи…
Былин пытался завернуть цигарку.
— Вы что же?
ebooksa