Пятая мата

22
18
20
22
24
26
28
30

— По борту справа-а-а… Павел, суши весло-о!

У Тихона похолодело внутри. Не понял он сразу, что же случилось с его-то веслом? За карчу, за топляк зацепил… Только бы не сломать, запасное забыли! Ага, песок… Вот и хорошо, значит, плитка сидит на мели… Теперь она смирная…

Мужики опустили весла, выпрямили затекшие, онемевшие спины, вытерли мокрые лица. Тихон кричал в ухо Логачева:

— Я кого помоложе просил… Зачем увязался?!

— Старость работой молодится! — хрипло закашлялся Павел и полез с канатом в воду.

Это была опасная борьба с рекой, с расходившейся стихией. В горловине высоких берегов ветер дул вниз по течению, Чулым быстро уносил донки с березой. Он будто смеялся над этими молчаливыми людьми, что были непостижимы в своем осознанном упорстве. И река, восхищенная этим нечеловеческим упорством, начала сдавать…

Вторую плитку сплавщики догнали где-то у левого берега.

— Эге-ей! — ревел о помощи бас Андрюхи.

Темная глыба плота скорее угадывалась слева по борту. Только по частому и сбивчивому плеску волн начальник и почувствовал, что она совсем близко.

Багром кормовщик Чуднов подтянул лодку, поднял фонарь.

Опоясывали канатом плитку Романов и Андрюха. Холодная волна ожгла руки по плечи, заводить такелаж следовало в воде…

— Го-то-во!

— …То-во! — донес ветер оборванный голос Андрюхи.

Пять весел дружно заколотили по волнам. Рядом тянула канат к берегу лодка Андрюхи. Долго, кажется бесконечно долго, тянулись лодки к правому берегу. На яр крепить концы канатов полезли другие мужики.

Под берегом, в затишке, малость отдохнули, вычерпали из лодок воду. Начальник торопил сплавщиков:

— Ну, протопили носы? Кидай цигарки, курилки несчастные! Чулым-то без отдыха бежит…

Третью плитку поймали у Черного яра лодки Кимяева и Бекасова. Четвертая досталась Романову и Шворе.

…Сдавать начали и Чулым и ночь. А может, сжалились они над борчанами… Ветер унимался, небо очистилось, и по тепловатому диску луны Тихон понял, что наступает утро.

Потушили фонари, мокрые с головы до ног мужики малость ожили. Еще одна, засевшая на мели плитка и вовсе подняла настроение — как же, за половину перевалило дело!

Последнюю из восьми донку с березой перехватили чуть выше Фоминой заимки, где председательствовал Рожков. Из деревни донеслись крикливые петушиные голоса. Романов вспомнил тот недавний приезд к дружку, его слова об экзамене, который учинила для всех война…