Сорок одна хлопушка

22
18
20
22
24
26
28
30

– Управляющая Ян, считать вы просто горазды, – сказал Четыре Больших. – Ну а для круглого счёта? К тому же это деньги не вашей семьи.

– Как раз потому, что деньги не моей семьи, дать десять тысяч и не могу, – сказала мать.

– Выбрав вас, Лао Лань не прогадал, – сказал Четыре Больших.

– Катись отсюда! – сказала мать. – Надоел, сил нет.

Четыре Больших поднялся с порожка и отвесил матери поклон:

– Вы, управляющая Ян, ближе мне отца с матерью!

– Деньги тебе ближе отца с матерью, – сказала мать. – Можешь халтурить и воровать материалы на строительстве дорог и возведении домов, но если будешь заниматься этим при устройстве могилы, тебя ждёт возмездие, Четыре Больших!

– Не волнуйтесь, управляющая Ян, – изворотливо ввернул Четыре Больших. – Непременно постараюсь тратить меньше денег и больше делать работы, даже делать дело, не тратя денег, и возведу могилу, какой и атомная бомба не страшна.

– Из собачьей пасти бивни не появятся! – потеряв терпение, бросила мать. – Ты ведь ещё денег не получил. – Она положила руку на телефон. – Неужто твой заяц прежде телефонной связи поспевает?

– Чтоб я сдох, мой рот повонючее нужника. – Четыре Больших делано разогнал, как веером, вонь изо рта. – Управляющая Ян, тётушка Лань… Нет, что я говорю – тётушка Ло, любезная тётушка, я же сзади газы вашего коня разгоняю.[75] Ниже меня никого и нет, но усердно…

– Катись отсюда! – Мать схватила пачку «адских» денег и запустила в него.

Разлетевшись в воздухе, банкноты медленно опустились на пол.

Четыре Больших скорчил гримасу в сторону зала, повернулся и пустился бегом прочь, не разбирая дороги, и столкнулся со входившей в ворота женой Хуан Бяо. Покраснев, та выругалась:

– Четыре Больших, не за траурной шапкой спешишь? Не спеши, она у тебя на голове.

Четыре Больших потрогал голову:

– Извини, тётушка Лань, то есть что я говорю… тётушка Хуан, ты только посмотри на мой рот – плету, что попало. – Он прикрыл рот, вытянул шею, почти коснувшись лица жены Хуан Бяо, и тихо проговорил: – Я тебе титьки не придавил?

– Мать твою, Четыре Больших! – Она пнула его ногой и помахала рукой у себя перед лицом: – Ты что, дерьма нажрался? Ну и вонища!

– Таким, как я, – униженно пролепетал Четыре Больших, – даже дерьма тёплого урвать не удаётся.

Женщина занесла было ногу для ещё одного пинка, но Четыре Больших поспешно отпрянул, прижавшись к створке ворот.

Онемев, все в растерянности смотрели на молодую женщину. В куртке из узелкового батика с белыми цветочками на голубом фоне, широких шароварах до земли из того же материала и расшитых цветами туфлях с синим верхом и чёрным низом – её внешний вид отчасти напоминал учащуюся школы западного образца, отчасти – кормилицу из семьи крупного помещика. Отливающие блеском волосы свободно завязаны на затылке узлом, чёрные, будто лаковые, брови, живые глаза, ладный носик головкой чеснока, маленький чувственный ротик за полными губами, при улыбке у левого уголка рта появляется ямочка. Груди большие, подрагивающие, как два живых зайчонка. Я уже рассказывал, мудрейший, что она была в услужении в семье Лао Ланя, прислуживала его жене и дочери. Став на мясокомбинате начальником, я уже не ходил к ним в дом столоваться, поэтому давно не видел её. Мне вдруг показалось, что эта женщина очень распущенная, и причиной этого ощущения было то, что при взгляде на неё моя писюлька подросла немного, а считать, что это не так, никуда не годится. На самом деле я испытываю отвращение к распущенным женщинам, и всё же мне хочется смотреть на них, поэтому я чувствую вину, решаю не смотреть на неё, но глаза сами возвращаются к её телу. Она заметила мой взгляд и, сжав губы, улыбнулась возмутительно распущенным образом. И сказала матери: