Сорок одна хлопушка

22
18
20
22
24
26
28
30

И подняв свой парикмахерский инструмент, вознамерилась войти. Жена Хуан Бяо, расставив руки, закрыла створки дверей, ноги тоже расставила и стала похожей на иероглиф «большой».

– Пусти! – прошипела Фань Чжаося.

Жена Хуан Бяо, набычив голову, кивнула острым подбородком на свою промежность:

– Широка дорожка, а ну проскользни!

– Ах ты, дрянь вонючая! – злобно выругалась Фань Чжаося и стремительно пнула соперницу между ног.

– Как ты смеешь бить меня?! – горестно взвыла жена Хуан Бяо, съёжившись и рухнув на тело соперницы.

Она вцепилась в волосы Фань Чжаося, а та ухватила её грудь.

Женщины сплелись в один клубок.

Во двор зашёл Хуан Бяо с корзинкой посуды, он только оскалил зубы в предвкушении интересного зрелища, но вдруг среди двух кусающихся женщин разглядел собственную жену, с рычанием отбросил корзинку – посуда звонко зазвенела, прыгнул вперёд, размахивая ногами и кулаками, но несколько раз попадал не туда, пиная жену по заднице и отоваривая её кулаком по плечу.

Заступаться за Фань Чжаося бросился один из родственников, двинув Хуан Бяо плечом. Этот человек на железнодорожной станции носил дорогие товары, здоровенный, как стальная пагода, до пятисот цзиней таскал на плече, и Хуан Бяо отлетел назад, приземлившись рядом со своей корзинкой. Недовольный, он схватил все эти тарелки и чашки и швырнул в сторону. Посуда разлетелась вокруг, ударившись в стену, попав в толпу, что-то раскололось вдребезги, что-то целое и невредимое каталось по земле. Получилось целое представление. Из гостиной показался Лао Лань и громко крикнул:

– А ну прекратили быстро!

Он обладал действительно незаурядным авторитетом: крикнул – и, словно сотня хищных птиц собралась в лесу, все затихли. Или будто тигр вышел из пещеры – все звери распростёрлись на земле. Растрёпанные волосы, торчащая щетина, красные глаза, он хрипло проговорил:

– Вы пришли помочь мне или погреть руки на чужой беде? Решили, что так Лао Лань и повалится?

Договорив, Лао Лань вернулся обратно в дом. Подравшиеся женщины тут же разошлись, посмотрели друг на друга с ненавистью, но возможности сцепиться снова уже не было. Обе устали и пострадали. У Фань Чжаося выдранная прядь волос словно висела на клочке кожи. У жёнушки пуговицы оборваны, половина груди торчит наружу, вся грудь в красных царапинах.

Подошла мать, презрительно бросила обеим:

– Ладно, представление окончено.

Что-то бурча и всхлипывая, те разошлись прочь.

Монахов во дворе было семеро; музыкантов тоже семеро; под предводительством своего главы они собрались на месте действа, как две команды, участвующие в спортивном состязании. Команда монахов расселась вокруг стола на западном краю двора, они положили на стол свои деревянные рыбы,[80] стальные колокольчики и медные тарелки. Команда музыкантов расположилась вокруг стола на восточном краю, они тоже положили на стол свои трубы, сона и шэны с восемнадцатью отверстиями. Среди монахов лишь один был в жёлтой кашье, остальные в серых накидках через левое плечо. Все музыканты одеты в какие-то лохмотья, у троих ещё и живот выглядывал. Как только в доме трижды громко ударил большой деревянный колокол, мать скомандовала Яо Седьмому:

– Начинайте.

Стоявший между столами Яо Седьмой, словно дирижёр, поднял руки и проговорил, обращаясь к монахам справа и музыкантам слева: