Долгая навигация

22
18
20
22
24
26
28
30

— Славно, — сказал, выслушав доклад, комбриг. — Оперативное время четыре пятнадцать. Пожар усиливается, затоплено машинное отделение, собственными силами предотвратить гибель корабля не можете.

— Есть, — сказал командир. — Радиста на мостик!

…Карпов вдавил трубку телефона в зажимы. Ему стало жарко. Сорвав противогаз, падая на переборки, он побежал к трапу наверх. Только сверху, через шахту мог он попасть в машинное отделение, не проныривая под толстые пакеты труб.

Он бежал отрешенно, как матрос-первогодок.

В узкой трубе шахты его трепало о стенки, било о вертикальный металлический трап… и он вспомнил, отчего он бежал.

В первый и последний раз он видел затопленным живой отсек осенью сорок четвертого года. При высадке десанта на остров Муху торпедный катер ТКА-167, на котором балтийский юнга Коля Карпов служил мотористом правого двигателя, был разбит тремя прямыми попаданиями. Больше половины экипажа было убито сразу. Ранены были все. В живых в моторном отсеке он оставался один. Он лежал, с перебитыми, обожженными руками, по правому борту и скреб каблуками по настилу, чтобы вылезти выше, чтобы дольше не достала гулявшая у груди бензиновая, ледяная вода, и плакал — от злости и бессилия. Все были убиты в отсеке. Противоположный борт был как решето. Когда вода, гулявшая от качки, в первый раз ударила в горло, от боли и безнадежности он потерял сознание. Очнулся уже в знаменитом Кронштадтском госпитале, этот госпиталь помнят многие из уцелевших балтийцев…

Шахта кончилась, вода захлестнула его по пояс. У правого борта горел огонь переносной лампы, и гудели, как в бане, голоса. Мичман бросил ненужный уже противогаз и поплыл.

Когда осушили машину, выяснилось, что флагмех был действительно недоволен действиями мотористов и приказал затопить машину фактически — до половины, для чего отдали фильтры охлаждения дизелей. Потом их, как водится, было никак не задраить.

— Плохо, — сказал комбриг. — Плохо, что вылезает вечно какая-то щеколда. Узнаю́ любимый флот. Ход не давать!

Старпом на известие о машине отреагировал по-своему.

— Если б, — бормотал он, склоняясь над падающим куда-то столом, — если б дураков в цепной ящик сажать, там бы не одни штурмана сидели.

Непосредственно вслед за этими словами в ходовой рубке появился флагврач, подполковник медицинской службы, и весело сказал:

— Привет, старпом. Рулевой у тебя ранен. Ранение в позвоночник.

Флагврач не имел пока никаких причин быть недовольным корабельным фельдшером Доктором Славой, и ему было совестно — будто на бригаде у него завелись любимчики.

Транспортировать раненного в позвоночник — дело хлопотное. Шура безропотно и тупо смотрел, как дюжие мужики в химкомплектах привязывают его спиной и ногами к доске и запаковывают в носилки. Корабельные носилки — подобие спального мешка, обвод которого по контуру человеческого тела выполнен из толстой дюралевой трубы. В голове и ногах к трубе крепятся длинные лямки.

— Ну? — спросил грубо Кроха. Санитаров призвали сейчас из торпедистов, а Кроху персонально — за здоровье: носилки с Шуркой, килограммов девяносто, если не девяносто пять, предстояло спускать по трем трапам и тащить через множество дверей.

— Можно, — строго сказал Доктор.

— Прощай, Шура, — сказал вставший на руль Миша Синьков.

— Прощай и ты, — сказал Шура и закрыл глаза. Дальнейшего лучше было не видеть.

Они умудрились не уронить его ни разу, только разок окунули с головой — когда носилки, ногами вперед, косо застряли в дверях с полубака. Ну а сколько постукали о переборки — считать не приходится. Принесли и привязали на стол в кают-компании.