Долгая навигация

— Виноват, товарищ командир. Завтра должны получать по-большому.

Каждый день — стоя у стенки — корабль получает свежую провизию: хлеб, мясо; реже, на несколько дней вперед, получают масло, овощи, а полный запас круп, сухарей, консервов, сельди в бочках и прочего непортящегося добра обновляют вовсе редко. Даже с малых кораблей в день получения «по-большому» отправляются на продсклад с грузовиком.

— Что ж ты… не знал, что на две недели в полигон, а там учения? Вся бригада знала!.. Не знал?!

Мичман Карпов отчаянно хлопал глазами и морщил тонкие усики. Старик уже, черт бы его, а усики — как в сорок восьмом году. Макс Линдер баталер.

Шевеля губами, словно молясь, Карпов с коком Серегой вскрывали потаенные рундуки, взвешивали мешочки и пересчитывали густо замасленные банки. Потом Карпов, огорчаясь на глазах, доложил, что, с учетом НЗ, полного рациона обеспечить не может и хорошо бы подойти к какому-нибудь из кораблей взять маленько взаймы…

— На весь флот меня хочешь ославить? Нечего! Уменьшить выдачу.

Карпов исстрадался за трое суток. Кончился сахар, за ним чай. С хлебом было проще, хлеб кончился еще неделю назад. Матросы ели сухари и пшенку, мешок которой Карпов заначил когда-то от самого себя. Потом ели просто сухари: на такой волне сварить кашу и соорудить кипяток стало трудно. Серега разносил по боевым постам тушенку. Оттого что тушенку ели «без ничего», она кончилась вчетверо быстрее, чем предполагал мичман. А учения все не кончались. В море как в море, многим было наплевать на то, чем их кормят, хуже всего, что трое суток было нечего курить. Карпов вовсе не спал и посерел. Глаза его горели горестным светом. Настал тот день, когда он не смог накормить матроса…

Мичман пропал в темноте, за брызгами и ветром. И Назаров вдруг отчетливо забеспокоился. Чтобы развеяться, рассказал комбригу байку, как мичман Карпов, попав на якорной стоянке в вахтенные командиры и щеголяя знанием сокращений, отдал по трансляции команду: «Начать осмотр и проверку оружия и техсредств». После этого Карпову аккуратно звонили со всех постов и вежливо спрашивали, как насчет этих средств — проворачивать или нет? Комбриг чуточку посмеялся, но глянул — будто спросил: а в машине-то у тебя что? И показалось (тьфу!), что через этот гребень кораблю уже не перелезть…

— Товарищ командир! — нехорошим голосом закричал снизу в трубу рулевой… Стрелки указателей оборотов главных машин плавно пошли назад и встали на ноль.

Бессмысленным движением Шурка вывернул руль лево на борт, но инерция погасла в волне, от свирепого удара в левую скулу корабль попятился, перевалил-таки через гребень и стал к следующей волне бортом…

От первого удара со стола у Луговского полетели бронзовые грузики, которыми он прижимал карту, прокладочный инструмент, вспорхнула карта. Дверь распахнулась непроизвольно, самого Луговского приложило головой о косяк. Он выпрямился, вцепившись в латунную оковку светлой ясеневой двери, но удар в борт вновь опрокинул его…

Нужно было что-то сказать.

— Ветер свежеет, — сказал он. — Того и гляди погода испортится. Может и покачать.

— Не всегда же бывает… — ответил Шура, — фу, черт бы ее… Не всегда же бывает так тихо, как сейчас.

Он знал, откуда цитата.

Мичмана Карпова первый удар застал на трапе, который вел вниз из командирского в офицерский коридор. Трап выпрыгнул из-под него. Коридоры крутились и трещали.

Распятый, упираясь руками в переборки, Карпов добрался до машинного люка, с трудом поднял крышку, — и на колени ему выпрыгнула из люка волна.

Машина была затоплена.

С камбуза он позвонил на мостик.

— Так, — очень спокойно сказал Назаров. — Меня все-таки интересует, что происходит в машине.