— Это к нам кто-то швартуется… — Новый удар; наверху по палубе бегали и скребли тросами, в задраенный световой люк доносился гневный, сквозь противогаз, рев.
— Кроха матерится, — удовлетворенно сказал Шурка. — Давай кресло вязать.
«Сто восьмой» швартовался трудно.
Многотонная, медленная на глаз волна разводила размеренно корабли и так же размеренно сталкивала их. Момент соприкосновения оборачивался беспощадным ударом, отлетали леерные стойки, крошилось стекло иллюминаторов, и корабли, отваливаясь друг от друга, расходились вновь.
Заброшенные с полубака на полубак восемь, десять ниток стального швартовного троса лопались беззвучно и легко. С мостика — в путаной, растрепанной ветром ночи, в свете маскировочных синих фонарей — это выглядело достаточно красиво: голубые жилки металла провисали над черным провалом воды, слегка напрягались — и взлетали беспорядочно обрывки…
— Кто это у тебя на полубаке мычит? — спросил комбриг.
— Дымов, — недовольно сказал Назаров.
Назаров только сжал зубы: одни молодые матросы оставались на палубе. Бог храни комбрига…
— Убит старшина второй статьи Дымов, — сказал он в микрофон.
— Командование баковой авральной группой принял старший матрос Семенов, — доложил в динамике ломкий, на диво спокойный, чуть смеющийся голос.
И на обоих кораблях услышали, как Дымов, сорвав противогаз, заорал во всю мочь, разъяренно:
— Сеня!! так тебя! бук-сир-ный трос подавай! так его!.. в две нитки! так их!..
— Дымов! — одернул громом репродукторов Назаров.
Динамики связи донесли обиженный голос Крохи:
— Товарищ командир! Должен я перед смертью чего-нибудь прошептать? Во всех книжках шепчут…
Комбриг захохотал звонко и от души.
Хохотом встретили Дымова и в кормовом кубрике, по другой причине: обиженная, злая физиономия его была черна от угольной пыли. Обрывок троса разбил коробку противогаза, и пыль пошла в трубку.
— …Чего?
— Да ты на себя посмотри!