– Как ты ее назовешь?
– Думаю, просто «Натюрморт со сливой».
– Это и есть та самая слива? – спросила Элизабет, указывая на округлый пурпурный завиток в центре.
Карлотта скрестила руки на своем забрызганном краской фартуке и склонила голову набок.
– Я еще не решила. В этом и есть красота импрессионизма. – Окунув кисть в водоворот красок на палитре, она смешивала до тех пор, пока она не стала соответствовать розово-красной внутренней части фрукта. Провела кистью по картине, и несколько ярко-красных капель упали по центру холста.
Доев сливу, Элизабет выбросила косточку в мусорное ведро.
– Я тебе завидую. Я слишком увлечена повествованием. Это проклятие писательской профессии.
– Что ты имеешь в виду?
– Я вечно ищу смысл. Я хочу, чтобы все слилось в какую-нибудь историю.
– Почему это проклятие? – спросила Карлотта, когда они собирали свои вещи, чтобы вернуться в квартиру Элизабет.
– Я так восхищаюсь тем, как работает твой разум. Тебе не нужно много рассуждать, чтобы упорядочить мир вокруг.
– Мне нравятся хорошие истории.
– Да, но тебе не требуется прикладывать для этого много сил. Твой разум не ищет автоматически сюжет, чтобы сотворить историю.
– Но разве это не было бы утомительно, если бы все думали одинаково?
– Возможно, ты права, – сказала Элизабет, нащупывая ключи от входной двери.
– Иногда вещи не являются ни тем, ни другим, ни хорошими, ни плохими. Иногда они просто такие, какие есть.
– Именно это я и имею в виду, – сказала она, когда они вошли в квартиру. – Твой разум думает более обширно, чем мой. Боюсь, что мой мыслительный процесс слишком узок из-за утомительного поиска смысла.
Когда они шли по коридору в сторону кухни, раздался настойчивый стук в дверь.
– Ты кого-то ждешь? – спросила Карлотта.
– Нет, – ответила Элизабет, чувствуя странное ощущение в животе.