– Что‑то застряло, – бормочет чужой голос.
– Да сделайте же что‑нибудь! – Фаустина чуть не плачет.
– Ща поправим, – еще более угрожающе повторяет медбрат и лезет двумя заскорузлыми пальцами мне между зубов.
Он проталкивает их прямо к корню языка, его ногти расцарапывают нежную оболочку рта, а по моему лицу в три ручья льются горючие слезы. Желчь поднимается к горлу, выжигая все на своем пути.
– Оп-ля! Кто тут ювелир?..
Из меня точно вынимают хребет. Или колючую проволоку. Сгибаюсь пополам, не веря своему счастью – дышать, дышать снова! Рукавом вытираю позорные потеки со щек, подбородка и под носом. Сквозь гул в ушах различаю, как медбратья переговариваются между собой:
– Слушай, а как она там оказалась‑то?
– М-да-а, – тянет мой спаситель озадаченно. – История.
Обожженное нутро холодеет. Я поднимаю глаза на медбрата, до сих пор недоверчиво оглядывающего на свет то, что он извлек из моей глотки.
Что‑то неуместное.
Что‑то яркое.
Что‑то знакомое.
Я с трудом фокусирую взгляд и узнаю ее, и…
Вокруг светло и тихо. Внутри меня тоже светло и тихо. И пусто. Мне знакомо это состояние – абсолютное умиротворение, а в голове будто еще одна комната с белыми стенами. Я где‑то в ней, потеряна.
Впервые я испытала подобный покой после того, как со мной случился припадок и я пыталась задушить себя руками, а потом эти самые руки располосовала ногтями. Когда я очнулась в школьном лазарете, мне было хорошо. Точно я выпустила из себя целую стаю вопящих бесов и они еще не успели вернуться. Они всегда возвращаются: мои боль, сомнения, тоска и гнев – испепеляющий, леденящий. Но в тот раз рядом со мной была пани Новак, эта ведьма с зелеными глазами. А теперь?
– …и никаких медикаментов.
– Штефан, я откровенно начинаю жалеть, что…
– Сейчас уже поздно жалеть, я отправил письмо.
– Это за гранью моих полномочий! Ведется следствие, к тому же у нее весьма влиятельные родственники!
– Которые полностью поддерживают мою линию, – перебивает Рихтера Пеньковский.