– Дура.
Шепотки сыплются со всех сторон, как пригоршни стеклянных шариков.
На свое место я сажусь с полным ощущением, что под кожей у меня бушует пожар, так сильно печет щеки, лоб, уши и даже грудь. Эта свора, мои одноклассники, все никак не может определиться, за что ей меня ненавидеть, поэтому ненавидит разом за все.
Перед глазами встает дрожащая пелена, но я ее не смаргиваю. Еще не хватало, только не с самого утра. Выкладывая тетради на изрезанную перочинными ножами парту, я с горечью думаю о том, с чего все началось.
По возвращении из пансиона я месяц не выходила из дома. Мама с папой твердили, что мне нужно восстановить нервы и накопить силы. Пусть все, что произошло в пансионе, было поистине ужасающим, но теперь события меркли, не причиняли мне такой острой боли.
Даже то, что стряслось с нашими старшеклассницами – прекрасными, умными, изящными, как греческие музы! – уже казалось мне дурным сном. Ведь, собственно, что я видела своими глазами?
Лишь почерневшие радужки Магдалены Тернопольской, ее странные конспекты, несколько фигур под простынями с выступившей кровью и то, как Магду увозили на машине. Но тогда мне не позволили погрузиться в эти мысли, и я пережила все… почти легко.
Дома было чудесно. Родители не оставляли меня ни на день: мы вместе читали, ходили в зоопарк, ботанический сад и театр, принимали гостей, и мы с маменькой вышивали, а еще пели, пока папа играл нам на скрипке. Я замечталась, что так будет всегда. Ведь мы могли бы жить так каждый день – в простой радости и любви, мы это умеем. Нам не бывает скучно.
Но после Рождества в наш дом пришел человек, застегнутый на все пуговицы. Я видела его раньше, отец называет его нотариусом и при этом по-особенному кривит рот. А мама вся съеживается и ссутуливается. В пансионе я узнала, кто такие нотариусы и поверенные, пока такие забирали моих гадких одноклассниц по одной. И теперь мне ужасно интересно – почему мои родители его так боятся?
Нотариус закрылся с ними в кабинете, и беседа вышла короткой. Впрочем, как и всегда.
Я рисовала на полу в гостиной. Это всегда было моим любимым местом, где я была окружена любимыми вещами – пластинками, цветочными вазами, пухлыми подушками с маминой вышивкой. Я пыталась изобразить замок, в котором жила до этого, его принцесс и, конечно, главную фею, которая всем помогала. Я как раз заштриховывала полупрозрачные крылья феи-волшебницы голубым карандашом, когда маменька подошла ко мне и присела рядом, элегантно обтянув колени юбкой. Мне никогда так не суметь.
– Ну что, Пушистик. Кажется, каникулы скоро кончатся… Ты ведь не против вернуться в школу? – спросила мама, склонив голову набок.
Она всегда так делает, когда хочет купить что‑то шикарное, но не знает, стоит ли тратить столько денег.
Я отложила карандаш и приподнялась на локтях:
– Но вы говорили…
– Знаю, Пушистик. Мы обещали, что ты останешься дома и мы пригласим учителей. – Она дуновением отбросила со лба непокорную светлую прядь и улыбнулась: – Но у нас есть обязательства. Это было бы слишком просто, а ты же понимаешь, в жизни так не бывает.
Я не понимала. Все было просто, если того хотели мои родители. Что могло помешать их планам?
– Но не бойся, мы больше не будем разлучаться надолго, – ее горячие длинные пальцы накрыли мои, – такого не будет. Ты пойдешь в городскую школу, ту, что ближе всего к дому. Будешь приходить туда утром, а уже в обед я буду обнимать тебя и расспрашивать, как прошел твой день!
– После обеда я смогу отводить тебя в танцевальную студию, – подхватил папа, долговязой фигурой возникая в дверях гостиной. – А после танцев будем ходить есть пирожные в «Маргаритку».
– Глупый! – шутливо шикнула на него мама. – Какие могут быть пирожные после танцев!