Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры

22
18
20
22
24
26
28
30

– Черт с ней, с ложкой, – начинаю я и добавляю, глянув на гневное лицо Фаустины: – Нет, я не буду извиняться за выражения. Просто послушай меня…

Но Фаустина отворачивается и вырывает руку:

– Так же, как ты меня? Могу. Могу даже помолиться за твою грешную душу, но большего не проси.

С этими словами она оставляет меня одну посреди шумного коридора. Я сжимаю кулаки и упираюсь глазами в плиточный пол. Браво, Магда! Ты потеряла последнюю союзницу.

Не в силах вернуться в палату, прислоняюсь к окну. Здесь, как и на остальных окнах больницы, стоят частые решетки. Тут я замечаю, что эти окна выходят не на внутренний дворик. За скелетами деревьев виднеется еще одна решетка, а за ней – белесый кружевной лес. И, кажется, что‑то еще. Кладбище? Точно, это оно. Ровные рядки могил. Должно быть, там хоронят пациентов, тела которых не захотели забрать родные.

– Я так тебе завидую, – мелодично звучит у меня над ухом. – Скоро ты отправишься в другой, лучший мир.

Медленно поворачиваю голову и, к своему удивлению, вижу рядом Франтишку. Она безмятежно смотрит в сторону леса и погоста, на губах все та же улыбка смущенной маленькой девочки. Одной рукой она поглаживает себя по шее и стриженому затылку и блаженно щурится. Меня передергивает.

– Возьми меня с собой, а? Возьми… Мы бы плясали меж деревьев у зеленого костра…

Что она несет? Почему говорит именно эти слова? Нет, остановись, Магда. Не слушай слов чужого безумия. Безумие передается через разговоры, ты опять забыла?

– Я думала, ты можешь только мычать и визжать, – все же огрызаюсь я. – При чем тут деревья?

Франтишка наваливается грудью на решетку, будто хочет пройти сквозь нее.

– Я могу петь. – Она звонко хихикает, точно роняет серебряный колокольчик. – Знаю, ты тоже можешь. Когда она придет, забери меня с собой. Обещаешь? Обещай!

– Кто она? Кто придет?

Франтишка изумленно задирает густые темные брови:

– Ты не знаешь? Придет та, кого ты ждешь. – Она заговорщически склоняется к моему уху и горячо шепчет: – Ведь-ма.

Перед глазами падает белая пелена. Я заношу руку для удара, и тут…

– Вот вы где, Магдалена. – Пан Пеньковский легонько сжимает мое плечо. – Пойдемте со мной, пока у нас есть время до процедур. Нам с вами нужно переговорить.

В тихом кабинете я наконец прихожу в себя, хоть мои зубы все еще лязгают о золоченый край фарфоровой чашечки.

– Что такого сказала вам бедная девушка?

Моя голова работает с бешеной скоростью. Пан Пеньковский считает меня нормальной и только поэтому хочет мне помочь. Но как изменится его мнение, если я признаюсь, что кто‑то преследует меня прямо здесь, в этой больнице? Кто‑то подложил записку, кто‑то подбросил мне проклятую красную нить в суп, кто‑то нашептывает лунатичке Франтишке о моем прошлом. Кто‑то пытается запугать меня до смерти. До этого я рассказывала все откровенно, пыталась завоевать доверие доктора. Но если я проболтаюсь об этом… Даже в моей голове это звучит как паранойя, как бред!