Пожимаю плечами. Я и сама удивлена, что удалось обойтись без связывания. Я почти привыкла, что за любой провинностью, любым неправильным поведением следует наказание. Но за последние несколько дней я совершила уже столько вольностей, и до сих пор меня даже не окунули в успокоительную ванну. Видимо, это часть методов Пеньковского.
Так я привыкну к безнаказанности и стану невыносима.
Фаустина и болтливая женщина молча уничтожают свою овсянку. Мне тоже нужно успевать. К тому же я хочу проверить одну идею, которую мне даже страшновато додумать до конца.
Глотаю кашу, почти не жуя, и глазею по сторонам. За одним из столов замечаю ту девушку, что влюблена в деревья. Франтишка, я запомнила. Она выглядит вполне смирной и никуда не лезет. Франтишка была бы хорошенькой, если бы не заискивающая улыбочка и взгляд в никуда.
Подчищаю тарелку хлебом и быстро иду к оконцу поварихи. Мне всего‑то и нужно, что просунуть в это окошко голову и…
– Пани, спасибо за чудесный завтрак, я давно не ела такой вкусной каши. Не будете ли вы так добры…
Мелю какую‑то чепуху, оглядывая больничную кухню. От огромных кастрюль идет пар и пахнет смесью сырости и прогорклого жира. Повариха по-королевски медленно оборачивается ко мне, отирая сдобные руки какой‑то ветошью:
– Ну, чего надо?
– Нельзя ли мне…
Тяну время, ощупывая взглядом каждый доступный уголок кухни, которая с каждым мигом кажется все более грязной и отталкивающей.
– Нельзя. Кыш пошла.
Я и не надеялась. Точнее, я и не хотела. Я увидела серую робу, белый замызганный фартук. Голубую косынку на голове. Неопределимого цвета тряпки, прихватки и полотенца без следов вышивки.
Во всей кухне не было ничего красного. Ничего с красными нитями.
Ведь вчера в моем горле застряла именно такая нить. От одного ее вида я чуть не потеряла себя.
Гул столовой сгущается, становится все более осязаемым. Я впиваюсь глазами то в одно лицо, то в другое. Кто‑то совсем близко. Кто‑то хочет сломать меня, растереть о белый кафель и замыть пятно.
– Магда, Магда! Что ты творишь? – громко шепчет мне на ухо непонятно откуда взявшаяся Фаустина. – Перестань!
И ловко, пока никто не заметил, вынимает из моих рук совершенно погнутую ложку.
– Скажи, как по-твоему, я сумасшедшая? – спрашиваю я ее.
– Когда вот так делаешь, то да. – Фаустина оглядывается и быстро разгибает ложку из дешевого мягкого металла, спрятав ее за складками халата. – Что на тебя нашло?
Вместо ответа я помогаю ей убрать тарелку и под локоть вывожу в коридор. Медбратья, стоящие на входе, равнодушно смотрят нам вслед.