Наутро я снова встретила ее в библиотеке. Видимо, ее Тереза облюбовала сильнее прочих комнат. И, хотя женой отца она все же не была, но изо всех сил переделывала дом по-своему ведьминскому вкусу: фасад украсили бронзовые руки, что поддерживали водосток, любимые мамины бра в форме ракушек она заменила на гадкие стеклянные цветы, из которых разве что не сочился ядовитый сок. Обои менялись в доме чаще, чем времена года, – Тереза велела не заморачиваться, а клеить новые поверх старых, отчего я воображала, что однажды никакого пространства не останется – только бесконечные слои ее настроений.
Тереза ковыряла свинцовую оплетку стекол, и вся ее фигура – от высокой прически до обтянутых атласом каблуков домашних туфель – выражала раздражение. Я решилась приблизиться.
– Доброго утра, мадам Тереза, – смирно и дружелюбно пробормотала я. Тереза всегда настаивала, чтобы ее называли по-французски – мадам.
Она резко обернулась и глянула на меня свысока:
– Ах, это ты…
– Всего лишь я, – покладисто согласилась я, пряча улыбку.
После чего сделала вид, что пришла взять с полки книгу. Дети кажутся всего безобидней, когда увлечены чтением. Стоит ли говорить, что это иллюзия?
Спиной я чувствовала тяжелый, как звериная лапа, взгляд Терезы – он давил на затылок и плечи, хлестал по рукам и ребрам. Помню, в тот момент я четко осознала, что она не отпустит меня просто так. И верно:
– Любишь «Божественную комедию»?
С грацией раскормленной кошки она прошествовала на любимую софу моей мамы, что стояла подле маленького круглого столика с лампой для чтения, атласные каблуки вонзились в ковер.
– Просто обожаю, – холодно ответствовала я.
– Как мило. – Тереза растянула карминную пасть. – А ты ведь необыкновенная девочка, так?
«Конечно, а еще чрезвычайно умная и высокодуховная. Прямо как мой папа. Вот только эти слова я уже слышала из его уст и на лесть не куплюсь», – так я подумала, чуть не лопаясь от самодовольства.
Нужно было бежать. Бежать прочь из библиотеки со всех ног, но мне захотелось посмотреть, как она будет меня окручивать, чтобы в последний момент разорвать паутину и упорхнуть, оставив ее с носом. Самонадеянность дорого стоит безмозглым бабочкам – уж это я должна была понимать.
– Что вы, мадам Тереза, – прошептала я, – самая обыкновенная.
Тереза сверкнула глазами из-под густо намазанных ресниц:
– Держу пари, это не так. Присядь со мной, детка. Я тоже высоко ценю гравюры Дюрера, посмотрим вместе.
Я устроилась рядом с ней на софе, и мы начали листать иллюстрированное путешествие в Ад. Тереза то и дело тыкала пальцем в тот или иной стих и декламировала его по-итальянски. Она даже бывала на могиле Вергилия! Это было несправедливо – такая, как она, повидала мир, а я сижу безвылазно в особняке, как в клетке, зарастающей пылью и безумием. И все ей нипочем – даже отрывок, где лжепророки вечно горят в своих каменных могилах.
Погрузившись в эти размышления, я не сразу заметила, как Тереза начала говорить обо мне.
Склонившись к моему уху, она мурлыкала, что мы с Мельпоменой стали почти как сестры; что она умеет быть хорошей матерью; что мне уже стоит одеваться как молодая женщина, завить волосы и, если я хочу… Она все говорила и говорила, пока ее пальцы с острыми, красными от лака ногтями лениво перелистывали страницы «Божественной комедии».