Нет, это ошибка. Глупость! Мой папа никого и пальцем бы не тронул, мой папа – самый добрый человек на свете, самый хороший! Никто не может считать иначе, а если считают, они просто идиоты!
Пока по улицам ходят бандиты вроде Павелека, пока лживые пани с фальшивыми именами и словами свободно работают в школах, кто‑то смеет в чем‑то обвинять моего отца?! Этот мир сошел с ума!
Что они с ним сделают? Будут кричать на него и бить? А вдруг…
Сажусь на корточки и обнимаю колени. Очки сползают на самый кончик распухшего носа, кудлатые волосы завешивают лицо. Нужно что‑то сделать! Немедленно.
Пойти в полицию и рассказать, как все было? Но я ничего не знаю, кроме того, что Павелек испинал меня, а я порвала ему карман и забрала его ножик.
Мир вокруг подернулся темной пленкой, в ушах загудело. Нет, я не пойду в полицию. Я ничего им не скажу. Папе нужна другая защита, мне и маме она нужна. Нам нужно чудо.
Выуживаю из-за подкладки портфеля перочинный нож, обуваюсь и выскальзываю обратно в мартовские сумерки. Путь до школы занимает у меня всего ничего, я его даже не замечаю.
Я сюда больше не вернусь, я не буду держать весенние экзамены, не буду чувствовать спиной комки жеваной бумаги и слушать оскорбления. Но еще я так и не разгадаю страшную тайну пани Новак… Ну и пусть! Пусть катится ко всем чертям со своими гнусными секретами и планами! Я должна защитить папу!
Клен безмолвно ждет меня, как и мой незаконченный рисунок.
Я дую на пальцы и принимаюсь вырезать. Руки тянутся к небу. В них лежит лист с зазубренными краями. Над руками перевернулся и сыпет звездами рогатый полумесяц. Колдовской знак, исполняющий желания. Магда говорила, что это ерунда, но теперь мне поможет только колдовство.
Вот рисунок закончен. Осталось попросить, но будто бы чего‑то не хватает.
Оглянувшись по сторонам, не бредет ли в тенях весеннего полумрака старый сторож, я прокалываю ножом большой палец и впечатываю его в изрезанную кору.
– Пошли мне помощь, – прошу я знак. – Спаси и сохрани.
А нож втыкаю в землю.
– Довольно жестоко с его стороны, – хмуро замечает мама, тронув тяжелый брезентовый чехол, укрывавший папин автомобиль.
Я стою поодаль за ее спиной, не смея лишний раз пошевелиться. Меня нарядили будто на причастие, завили и без того волнистые волосы в аккуратные букли. На мне лучшее платье в синюю клетку с белым воротничком, синее пальто, синий берет. Вот только лицо в отражении коридорного зеркала пару минут назад показалось совсем серым.
– Со стороны поверенного, разумеется, – вздыхает мама. – Отказался приезжать к нам домой, хотя до этого только и делал, что заявлялся без предупреждения. Я не умею водить машину, так что нам придется… Да. – Она решительно кивает. – Мы дойдем пешком до парка, а там возьмем такси.
Ольга Афанасьевна, как всегда ослепительно красивая, разве что с покрасневшими глазами, тоже оделась в самый лучший свой костюм лососевого цвета и жемчужный гарнитур. Довершают образ песочного цвета пальто, коричневая шляпка и туфли с сумочкой ей в тон. В таком виде не пристало ходить по улице среди простых смертных – только показываться на миг, в краткий промежуток между кожаным салоном авто и шелковым нутром ресторана.
«Она хочет произвести достойное впечатление, – понимаю я. – Вот только на кого?»
Лицо мамы непривычно сурово, когда она берет меня за холодную потную ладонь. Ее пальцы горячие, словно она только что выпустила из рук раскаленный чайник.