Империя вампиров

22
18
20
22
24
26
28
30

Серорук ухватил меня под мышки и поднял. Ноги так и подгибались, голова кружилась от яда, подсыпанного мне Лафиттом. Наставник оглядел устроенную в комнате резню: раздавленный священник, стонущий высококровный, заколотый олдермен и его вопящая жена. Я был весь в липкой крови, в груди – колотые раны, ребра сломаны. Волосы падали мне на лицо спутанной мокрой вуалью, а разум гудел от мысли, что я неким образом вскипятил вампиру кровь одним только прикосновением.

– Что я сделал? – прошептал я, глядя на почерневшую плоть мальчишки. – Как я это сделал?

– Понятия не имею.

Серорук похлопал меня по плечу и скупо кивнул.

– Но ты славно поработал, Львенок.

VI. Алый цех

– Двумя неделями позднее мы вернулись в Сан-Мишон, к его могучим, восстающим из закатной дымки столпам. По правде, я не знал, что и думать: на первой же своей охоте я потерпел неудачу и опозорился. Поддался нетерпению, подверг риску невинные жизни. Собственными руками убил человека, а ведь отнять жизнь в этом мире – не пустяк. Мир беднеет, а если ты беспечен, то беднеешь сам.

Однако я не испытывал сожалений. Напротив, мне казалось, что восстановилась справедливость: я защитил рабов Божьих от зла, которое им досаждало. Свершил правое дело, а самое главное – в одиночку победил высококровного. Признаю, самодовольство я испытывал отнюдь не слабое: гордо восседал в седле и знай себе лыбился.

И Клод де Бланше, и Вивьен ля Кур лежали, связанные серебряными цепями, на спине у лошади наставника. Рука у мальчишки все еще не восстановилась после ран, которые я ему нанес, и пришлось Сероруку заткнуть ему рот кляпом – он постоянно выл. Однако вопросы о том, что же я такого сделал – а главное, как я это сделал, – так и остались без ответов.

Хоть я и ослушался приказа, Серорук нехотя проникся ко мне уважением: то, как я справлялся в схватке, когда пришел мальчишка, его явно впечатлило. А вот де Косте смотрел на меня глазами, полными ненависти: ему же из-за меня раскроил череп вампир-птенец, а потом его создателя я побил голыми руками, в одиночку. Аарона превзошли, и я знал: за спиной у Серорука он попытается со мной поквитаться.

Мы спешились перед воротами конюшни; Аарон и Серорук остались снимать плененных холоднокровок, а я пошел внутрь за конюхами. Окликнул Каспара, подождал, пока глаза привыкнут к свету химических шариков под потолком… и в тени разглядел двух человек. Они испуганно уставились на меня в ответ. Это были Кавэ, немой брат Каспара, и помощница серифима Талона, сестра Ифе, слегка побледневшая при виде меня.

– Светлой зари, инициат, – запинаясь, проговорила она и низко поклонилась.

– Божьего утра, добрая сестра. – Я медленно кивнул. – Кавэ.

Парень, как всегда, молча опустил взгляд.

– Ты вернулся с охоты? – спросила Ифе. – Мне передали, что все прошло хорошо. Неделю назад с вестями о вашем грузе прилетел Лучник.

Я склонил голову набок и присмотрелся к Ифе. Не каждый день застанешь серебряную сестру без сопровождения да еще в компании конюха. Кавэ так и не поднял взгляда, но я в конце концов решил, что это не мое дело.

– Oui. – Я кивнул сестре. – Два высококровных птенца. Оба крови Восс.

– Чудесно, – улыбнулась Ифе, оправляя одеяние. – Я сопровожу тебя.

Добрая сестра последовала за мной наружу, тогда как Кавэ поспешил завести лошадей с холода в тепло. Аарон с Сероруком поклонились, приветствуя Ифе, и все вместе мы поднялись к головокружительным высотам Сан-Мишона. Я нес на себе мальчишку де Бланше, Аарон – ля Кур. Все время, что платформа поднималась, я искоса поглядывал на сестру, но та сохраняла каменное выражение лица. Над нами, радуясь возвращению хозяина и клекоча на ветру, кружил Лучник. Наставник вскинул руку, и когда сокол сел ему на предплечье, губы Серорука изогнулись в бледном подобии улыбки.

Я-то думал, мы сразу пойдем к настоятелю Халиду или же хотя бы наполним животы, но Ифе повела нас в оружейную. Окна, как обычно, подсвечивались изнутри огнями горнов, а трубы изрыгали черный дым – все, кроме одной, над которой вилась тонкая алая струйка. На крыльце нас дожидался сам серафим Талон: воротник пальто затянут болезненно туго, в руках – ясеневая трость.