Империя вампиров

Я потянулся к каминной полке, к сверкающему начищенным серебром чайнику. Во мне разгоралась ярость, клыки выросли, и когда вампир снова произнес «На колени!», я наконец схватил нужный мне предмет и, бросив: «Иди нахер!», врезал им прямо по рубиновым губам.

Клод взвыл от боли и пошатнулся. Чайник смялся, словно бумажный, но я получил краткую передышку. А тут уже и двери распахнулись: на пороге стоял бледный олдермен. Пораженный, он оглядел творящийся в комнате хаос: его жена вопила, отец Лафитт тянул из рукава нож, а я снова хватил чудовище по лицу чайником. Однако взор олдермена остался прикован к твари, с которой я сцепился, к нечестивым останкам мальчика, которого отец схоронил несколько месяцев назад.

– Сынок?

Я бросился к бандольеру, в котором хранились святая вода и серебряные бомбы, но священник прыгнул мне на плечи и стал колоть ножом. Силой Лафитт обладал впечатляющей и успел раз десять пронзить мне грудь, но я-то был не сраным рабом, а бледнокровкой, инициатом Ордо Аржен, меня учил мастер охоты. И вот я наотмашь впечатал локоть ему в челюсть, услышал хруст, и из сломанного рта козла-предателя вырвался вопль. Я прыгнул на стену спиной вперед, и вместе с Лафиттом мы врезались в нее с такой силой, что расшаталась кладка, а у него раскрошились ребра.

Маленький Клод к тому времени оправился и врезал мне по яйцам с такой силищей, что меня на месте вырвало. От боли я согнулся пополам, и вампир швырнул меня о пол. Сел мне на грудь и потянулся к горлу.

Тут о его голову, разбрызгав фонтан искр, ударилась головня. Волосы Клода задымились, и он завопил от боли. Вскочив с меня, обернулся к отцу – олдермен стоял у камина и держал в руке обломанное полено.

– Папа, – зашипел вампиреныш.

– Не сын ты мне, – со слезами на глазах прошептал де Бланше.

Он снова ударил мальчишку, опалив ему кожу. Тварь заверещала.

В комнате раздался еще вопль – это мадам де Бланше вскочила с кровати, подхватила выпавший из рук Лафитта кинжал, и бросилась с ним на мужа сзади. Клинок пронзил плоть олдермена, и он, задыхаясь, вместе с женой повалился на скользкий от крови пол.

– Клодетт! П-прекрати…

У меня во рту стоял вкус рвоты, по груди текла кровь, но я снова кинулся к бандольеру. Послышалось шипящее дыхание, и меня с силой швырнули через всю комнату прямо на роскошную кровать мадам де Бланше, и от удара ложе развалилось. Клод снова прыгнул на меня, и я вскинул левую руку – мелкий гаденыш заверещал, когда семиконечная звезда вспыхнула. Но все же ударил он как молотом, вышиб весь воздух из моих пробитых легких. Одной когтистой рукой схватил меня за левое запястье и отвел ладонь в сторону, чтобы не видеть света татуировки. Другой потянулся к моему горлу. Я же, в отчаянии хватая воздух ртом и истекая кровью, сам вцепился в его запястье.

Противопоставил свою силу его, а он свою волю – моей. Его ангельское личико, опаленное и в кровавых брызгах, нависло надо мной. Я вспомнил тех двух высококровных из крипты: умерев, они еще цеплялись за остатки прежней жизни. Но это сраное чудовище, что сидело на мне, месяцами упивалось убийствами, воплощало собой все то, чем они были на самом деле.

– Тиш-ш-ш-ш-ш-ш-ше…

Мне будто снова было тринадцать. Я лежал в грязи в тот самый день, когда Амели вернулась домой. Я ощутил на горле холодное дыхание смерти, и у меня по руке пробежала волна жара. Во мне пробудилось нечто древнее и темное, а Клод де Бланше отпрянул с воплем боли, цепляясь за державшую его пятерню.

Его плоть чернела у меня под пальцами, будто горя без пламени. Тварь в обличье мальчишки пыталась вырваться, ее фарфоровая кожа пузырилась и шла трещинами, в которые вырывался красный дым. Кровь будто кипела в его мертвых жилах. Клод закричал обычным детским голосом, из его черных глаз хлынули алые слезы.

– Отпусти! – скулил он. – Мама, останови его!

Рука вампира превратилась в обугленную головешку. На пальцы мне, обжигая, горячим воском капала его кровь, но я держал, объятый ужасом и изумлением. Кто-то летел к нам по лестнице. Раздался окрик Серорука. Маленький Клод хватил ртом воздух, когда кистень моего наставника обвился вокруг его шеи и груди. И вот, связанный наконец серебром, гаденыш рухнул на пол. Мадам де Бланшет вскочила с мужа и понеслась ко мне, но Аарон перехватил ее и повалил на пол.

– Убью! Ты сделал больно моему дитятке, сволочь! Я ТЕБЯ УБЬЮ!

Женщина была в крови, она убила собственного мужа, а все ее мысли занимала только пиявка, беспомощно валявшаяся у моих ног. Клод де Бланше смотрел на меня снизу вверх бездушными и полными злобы глазами. Перед мысленным взором у меня встали укусы на груди и между ног его матери, но я постарался не воображать, что он вытворял с ней во время ночных визитов. Мне лишь подумалось: не был ли и я когда-нибудь близок к тому, чтобы устроить такой же ад.