– Бушетт, сука, молчи!
Сирша провела нас по прямой через заснеженную долину, и через несколько часов мы были в городе. В сердце долины лежало большое, серое, как и небо над ним, озеро. На берегу разместилась рыбацкая деревушка, окруженная, точно объятиями матери, острым частоколом. Однако, взглянув на поселение в подзорную трубу, я увидел, что кое-где стена проломлена, а несколько домов сгорело дотла. На город явно напали, и я готов был поспорить на свою кожаную флейту: я знал, кто именно.
– Есть движение? – прокричал Беллами.
Я покачал головой, прижав язык к заострившимся зубам.
– Нельзя оставаться на улице! – крикнул Диор. – Рафа замерзает!
Старик священник, голова и очки у которого покрылись изморозью, скрючился в седле.
– Д-должен п-признать, что еще н-несколько миль н-назад все, что у м-меня ниже п-пояса, утратило чувствительность.
Я кивнул.
– Едем!
Сквозь ветер и снег мы спустились к частоколу. Сложен он был на совесть: бревна тяжелые, усиленные железными скобами. Ворота все еще стояли, запертые, но само ограждение пробили мощными ударами: балки треснули, словно трухлявые. Феба первой скакнула в неровный пролом, я въехал следом, доставая Пьющую Пепел и присматриваясь к деревянным обломкам.
Я кивнул.
– И судя по силе, матерые – самое меньшее.
–
Я взглянул на эфес в виде посеребренной женщины и тихо, с жалостью произнес:
– Пью… осада Трюрбале была тринадцать лет назад…
– С кем это там болтаешь? – зло спросил Диор.
– С Пьющей Пепел! – перекрикивая ветер, подсказал ему Беллами и кивнул на мой меч. – У Черного Льва зачарованный клинок, Диор! Это магия из Легендарной эпохи! Пьющая Пепел говорит с владельцем, а некоторые легенды гласят, что она крадет душу всех, кого убивает, и убивая снова, поет их голосами. Другие утверждают, будто ей ведомо, как умрет всякий живущий на этой земле. И эти тайны она открывает всякому, кто ее держит!