Империя вампиров

– Перед святыми давший обет, – прошептала Хлоя.

Диор посмотрел мне в газа и пожал плечами.

– Один человек вернет небу цвет.

В тишине было слышно только, как потрескивают дрова в очаге. Чувствуя стучащую кровь в висках, я оглядел комнату. Все это напоминало полнейшее безумие. Холод будто просочился мне в грудь, и я встал – да так резко, что Сирша даже вскинула секиру и стиснула зубы. Хлоя смотрела на меня, вытаращив глаза, а Рафа запустил руку в рукав. Однако я просто пересек комнату и, проведя рукой по волосам, уставился на мальчишку, на этот бледный потек птичьего дерьма в краденом кафтане и стоптанных сапогах. Ну какое из него спасение человечества? Вот только я, сука, собственными глазами видел, как чудовища загорелись, едва вкусив его крови, как он своими обагренными руками вытащил Рафу и Беллами чуть ли не с того света. Если выпить крови древнего вампира, это может исцелить раны, столь же тяжелые, какие получили те двое, но Диор был живым мальчишкой.

«Как такое может быть?» – думал я.

Как такое может быть?

Я медленно приблизился к Диору почти вплотную, а тот молча, не моргая, смотрел на меня в ответ. Я чувствовал, что за спиной у меня встала Сирша, а Беллами потянулся к клинку. Но я лишь взялся за бутылку водки, стоявшую рядом с мальчишкой. Сделал глоток, второй, третий, четвертый, у меня заслезились глаза, и все поплыло. Бросив потом пустую бутылку в огонь, я сказал самое умное, что пришло в голову:

– Ну, шило мне в рыло…

IX. Два слова

– Габриэль.

Я распахнул глаза, и в темноте мои зрачки расширились. В животе словно билась птичка со сломанным крылом. На один сладостный миг мне показалось, что я снова лежу в нашей кровати, дома. Через коридор доносится мерное дыхание дочери, в окно скребутся ветви платана. Тишь и благодать, за которые я попытался схватиться, крепко зажмурившись и стараясь не смотреть в глаза правде.

Но вот я ощутил запах тлена, слабый душок свежей крови, застарелой плесени и крыс. Из коридора доносился тихий голос Диора – мальчишка постанывал во сне, а в окно шелковисто, тихо скреблась…

– Габриэль.

Я сел в кровати и увидел ее: она парила, бездыханная, в ночи за окном. Волосы – чернейший бархат, овал лица – разбитое сердце. Кожа бледная, как кости давно забытых королев под могильным холмом. В ее глазах я видел ответ на все вопросы, желания и страхи, какие мне были знакомы, и вот она прижалась к стеклу – ладонями, губами, грудью. Подчеркнутые тенью, ее плавные изгибы так и манили. И тихо, как сон, из которого она меня выкрала, она шепнула:

– Впусти меня.

Я отбросил меха и встал босыми ногами на твердые половицы, голый по пояс в холоде комнаты. Серебряное кольцо свинцом оттягивало палец. Она следила за моими движениями, точно волк на охоте, и покачивалась, то отдаляясь в лобзаемую снегом тьму, то снова подлетая и крепче вжимаясь в стекло. Скользя ногтями по бедрам и вонзая их в мягкие округлости плеч, проводила по рукам и – уже красными, сочащимися – скреблась в стекло. Глядя мне в глаза, она прикусила губу, на которой вспухла темная жемчужина соблазна.

– Впусти меня, мой лев.

Теперь нас отделяло всего лишь два слова. Казалось бы, такой пустяк, а сколько в нем власти, пагубы, посулов. Каких-то два слова – и поднимутся армии или же рухнут королевства. Всего два словечка могут начать и закончить все на свете. Сколько сердец обрело половинки силой двух слов: «Я тоже». Но еще больше разбилось, когда с губ срывалось: «Все кончено». Краткие звуки, способные преобразить или сгубить весь твой мир; подобно великим заклинаниям из старины, вывернуть черты того, что ты зовешь собой, и всего вокруг. Два небольших слова.

– Прости меня.

– Ну же.