Империя вампиров

22
18
20
22
24
26
28
30

– Как пожелаешь, – со вздохом произнесла она.

Мы передохнули до полудня, а потом выступили в сгущающийся снегопад. Во-первых, хотелось до наступления ночи уйти подальше от Дантона, а во-вторых, была и иная причина удалиться от берега – и она волновала меня все сильнее. Диор каким-то образом притягивал нежить, словно падаль – воронов. И чем скорее мы отправились бы в путь, тем скорее наткнулись бы на порченых.

С последней трубки прошло двенадцать часов. У меня еще оставался фиал – заначка крови вампирши-птенца – в сапоге, но когда и его не станет, я полечу в пропасть. Пока что я испытывал легкий зуд, но вскоре у меня внутри заскребет, а потом станет царапать и рвать, и сохрани меня, Спаситель, если все станет хуже…

Хлоя с Рафой ехали на Шлю, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться, а Диор вел кобылу под уздцы в сгущающийся лес, непрестанно болтая с Беллами. Мы с Сиршей шли по бокам, Феба пропадала на разведке. Сиршу я по-прежнему считал злобной грубиянкой, но благодарил мучеников за ее львицу. Бывало, эта зверюга не возвращалась часами, зато потом приносила в зубах тощего кролика или новости, которые Сирша всегда умела истолковать. Их связывали инстинкты или же нечто более глубокое – узы, записанные ведовством старого мира вроде спиралей на лице рубаки.

Спустя три дня мы пересекли кривой ручей – Сирша шепотом помолилась Матерям-лунам – и вступили в Фа’дэна.

Поначалу Лес Скорби ничем не отличался от любого другого леса: просто полоса старых деревьев, которых медленно душит бледный нежеланный любовник. За годы с начала мертводня большая часть зеленых мест в империи увяла, изголодавшись по солнечному свету, который некогда дарил им жизнь. Однако это не значило, что в Элидэне больше ничего не растет. Несть числа преемникам, только и ждущим, когда же старые правители падут, и вот из бреши, оставшейся за этими величавыми гигантами в шелестящих зеленых мантиях, взошел новый король.

Грибок.

Светящиеся пятна зверомора, длинные щупальца душильника, волдыри пучепуза и неровные, ползучие побеги тенеспина. Это были новые правители леса, величественные владыки упадка, возводящие свои замки на гниющих могилах былых королей. Шампиньон и поганка, гнилоплет и белоспор устилали землю плотным ковром или цвели на трупах, что пока еще не упали, полностью скрывая стволы.

– Ихэ, – зло бросила Сирша, осторожно ступая по раскисшей дороге.

– А?

Рубака глянула в мою сторону и покачала головой.

– Это мы их так кличем, Угодник. Ихэ. Скверна. Она портит и губит все, че когда-то зеленело и цвело.

Я огляделся и пожал плечами.

– Это просто грибы, девочка.

Рубака нахмурилась:

– Будешь звать меня девочкой, де Леон, и как-нить поутру, клянуся, проглотишь свои колокольцы.

– Мечта любого гуттаперчи, – улыбнулся Беллами, притопывая на морозе.

– Знал бы, о чем толкуешь, – сказала ему рубака. – Молчал бы.

– Это одна из моих самых очаровательных особе…

Горло мое сдавило, а живот скрутило так, что покраснело в глазах. Боль огнем растеклась по жилам, я пошатнулся и зашипел сквозь зубы.