– Как она вообще это делает? – спросила Диор на третий день.
– А? – проворчал я, бредя вдоль берега.
Диор неотрывно смотрела на меч у моего пояса.
– Пьющая Пепел. Как ей так запросто удается рубить нежить? Когда ты бился с той вампиршей в маске в Сан-Гийоме и с нежитью в Винфэле, ее лезвие словно сжигало их. Я-то думала, на такое способно лишь серебро.
– Она волшебная, – проворчал я, выдыхая облачко пара. – Я говорю о настоящей магии. Железо для нее выбрали из сердца упавшей звезды и отковали еще задолго до рождения первого вампира.
– Смотреть на нее… загляденье.
– Видела бы ты ее, когда я был моложе. Она тогда могла ночь надвое разрубить. – Я со вздохом посмотрел на посеребренную женщину на эфесе. – Знаешь, она ведь прежде не заикалась. Это она, сломавшись, перестала быть прежней. Порой забывается, не понимает, где мы. Или какое сейчас время. Правду сказать… мне кажется, она слегка повредилась рассудком.
– Как она сломалась?
– Достала меня вопросами, и я спустил ее с лестницы.
– А правда то, что Беллами рассказывал?
– Скорей всего, нет, – вздохнул я.
– О том, что ты нашел меч в могиле неусыпного короля курганья?
– Могилы королей курганья зовутся курганами. Отсюда и название. И нет, все это чушь.
– Значит, ты выиграл ее в пещерах Эвердарка?
– Ни разу не бывал под Эвердарком. Смерти я себе не ищу.
– Значит… ты так умело затрахал некую грозную королеву фей, что она упала без чувств и…
– Шлюхин род, повзрослей уже, а?
– Ну тогда как насчет того, что ей ведомо, кто и как умрет?
Я снова со вздохом посмотрел на Пьющую Пепел.
– А вот это правда.