– Они не спешат меняться, – посмеялся угодник.
– Вольта – крупнейшая река Оссвея, и местные веками гоняли по ней баржи. Зарабатывать на жизнь таким образом становилось труднее, но с тех пор, как разгорелись войны, реки превратились в торговые артерии. Холоднокровкам, сука, тут было не развернуться. До зимосерда, конечно, – пока воды не замерзали. Вот тогда-то начинались пирушки.
– Эй! – закричала Диор – Эй, там!
Я тоже стал кричать, превозмогая жжение в брюхе, и вздохнул с облегчением, когда один из гребцов указал в нашу сторону. Судно развернулось, и Диор запрыгала на месте, размахивая руками. Сработана баржа была из доброго дуба, имела в длину футов семьдесят, а на носу ее, восстававшем из воды, виднелась фигура прекрасного лебедя. Палубу завалили товаром, но за ним приметил я и пассажиров: десятка четыре, если не больше. Когда баржа подошла ближе, я понял, что это беженцы: без сомнения, они спасались от холоднокровок из клана Дивок, пришедших захватить Оссвей.
Футах в тридцати от берега баржа замедлила ход; команда поглядывала на нас с подозрением, и вперед, сложив руки рупором, вышел седобородый оссиец. Огненно-рыжий, одет он был как моряк; наряд его дополняли треуголка и тяжелый пыльник аквамаринового цвета с латунными пуговицами и окантовкой.
– Милое пальтишко, – пробормотала Диор.
– Светлой зари, путники, – прокричал оссиец с сильным западным акцентом селянина.
– Божьего утра, капитан, – кивнул я.
– Куда путь держите?
– Редуотч. А вообще хорошо бы просто у-убраться отсюда.
– Значится, ангел удачи вам улыбнулся. Мы как раз идем прочь отсель. Монета есть?
Я похлопал себя по кошелю, висевшему на поясе рядом с Пьющей Кровь. Взгляд капитана задержался на мече, потом скользнул на Диор, а я пригляделся к пассажирам на палубе: грязные мужчины и женщины, тощие дети. Все они смотрели на нас со смесью враждебности и любопытства.
– Ну дык, плыви сюды с кошелем и милости просим на борт, – предложил капитан.
– Плыть? – фыркнула Диор. – Вода же, сука, холодная.
– А еще она, сука, бегущая, малявка. Ты, небось, совсем меня за дурня держишь, коли думаешь, что я пущу, не попытав, на судно двух незнакомцев – бледня бледней, – в такие-то дни, когда тьма тьмущая?
Пальцы у меня дрожали так сильно, что перчатку с руки пришлось стягивать зубами. Стоило капитану увидеть семиконечную звезду, как глаза у него полезли на лоб.
– Со мной вам н-ничего не грозит, капитан.
– Угодник-среброносец… – зашептались беженцы.
Капитан поскреб густую бороду, а потом велел стоявшему рядом гребцу спускать на воду челн. Сидя в лодке, по пути к барже Диор с тревогой поглядывала на черную воду под нами, но вскоре мы уже были на борту, и я, дрожа, тряс руку капитану.
–