Орган геноцида

И я решил рассказать о своем грехе.

Или, как я теперь понимаю, – немного признаться в любви.

4

«Мать страдает?» – спросил я.

«Есть ли та, кто страдает…» – ответил доктор.

Трупы девочки с размозженной головой и мальчика с вывалившимися от стрельбы в спину кишками, поджаренных, точно окорочка, деревенских жителей, убитых мною «целей первого порядка», то есть разжигателей геноцида.

Когда я вернулся из усеянной мертвыми телами Центральной Азии в Вашингтон, с дорожного происшествия прошло уже три дня. Я, впрочем, не волновался: спокойно выслушал старшего по званию и отправился в больницу.

Мать сбил старый добрый «Кадиллак», один из тех, на которых не стоят устройства безопасного вождения, почти обязательный атрибут любого автомобиля XXI века. Розовый. Казалось бы, готовый анекдот, но приходилось мирится с реальностью: мать сбил дурацкий розовый «Кадиллак». Еще больший идиотизм, что за рулем сидело пьяное тело. В автомобиль не установили даже дурацкий анализатор, который полощет уши водителю, чтобы не садился за руль в таком виде. И вот автомобиль под управлением синюшного мозга вылетел на тротуар и воспользовался обретенной свободой, чтобы сбить, помимо моей матери, еще трех-четырех человек. Удивительно, что в нашей стране вообще остались такие водители. В конечном итоге, как закономерный итог ничем не ограниченной езды, этот талант остановился лишь тогда, когда влетел на перекрестке в нормальных водителей. В тот же миг оборвалась и жизнь алкаша.

Мама успела умереть. Когда приехала скорая, она уже не дышала, а на подъезде в больницу остановилось и сердце.

Однако потом ожила. Применили все меры, подключили к аппаратам. Маме оказали такое же самое передовое боевое лечение, что и нам на поле боя, экстренно подлатали поврежденные органы. Наномашины остановили микрокровотечения, снова забилось сердце.

Она хотела, чтобы я сам решал, жить ей или умереть. Отомстила за то, что избрал опасную стезю военного.

Да, по границе жизни и смерти бродила не кто иная, как моя мать. Впрочем, в нашей профессии слишком много смерти, чтобы я стремглав бросился в больницу. Я слишком привык к израненным телам. Из близких у меня уже безвременно скончался отец, от детской онкологии – друг. Словом, уже не первый человек уходил у меня на глазах, так с чего бы теперь-то вдруг переживать и суетиться?

Я не бежал. Сел на самолет в городе, где нас расквартировали, и полетел в Вашингтон. Там поймал такси и не пробежал ни шага до больницы. Да, грустил, но, как ни жестоко это прозвучит, я не воспринимал несчастье как внезапный удар судьбы: в моих глазах всему миру и всем его явлениям свойственна внезапность, и катастрофа лишь в очередной раз доказала уже известный факт. Все в мире случается неожиданно. Невозможно постоянно удивляться.

А на дворе стояло лето. Август в Вашингтоне невыносимо жаркий. Я шагнул с улицы в прохладный холл больницы и верифицировался. Только когда спросили, желаю ли я, чтобы мне показали путь в дополненной реальности, я обратил внимание, что забыл надеть линзы. Ни в самолете, ни в такси я про дополненную реальность не вспоминал. Ответил, что не взял с собой совместимых устройств, и больничная система определила, что меня надо проводить. У ног проявились ведущие маркеры. Черные метки шныряли по полу, точно рыбки. Определяли по весу, где я нахожусь, и вели в сторону отделения интенсивной терапии. Весь пол пестрел маршрутами, которые выстраивали для пациентов.

Все пространство расчертили так, чтобы гости понимали назначение каждой зоны и предмета максимально интуитивно и безошибочно, и по полу плыли перед людьми разные символы. Даже немного казалось, будто я во сне.

Наверное, сам по себе я бы в хитросплетениях коридоров заблудился, но вот наконец я достиг цели. На входе меня попросили переодеться в защитный костюм, я шагнул через разъехавшиеся передо мной в разные стороны двери, и вокруг за прозрачными занавесями увидел койки, на которых смутно различались пациенты – будто призраки, готовые вот-вот раствориться дымкой.

Половину из этих людей спасут. Войдет ли в их число моя мать, я пока не знал.

Извивающийся на полу пунктир вел к одной из штор.

Целый пучок трубок, куча мониторов. Через трубки во все поврежденные участки вливались наномашины. Роскошные волосы обрили, к лысой голове скобами крепились кровоостанавливающие пластины. Ручкой прямо на коже доктор записал инструкции, каким образом настраивать электромагнитное излучение для управления наномашинами.

У меня всплыла ассоциация с дверцей холодильника. Когда я бывал в гостях у Уильямса, видел, какой там хаос из бумажек. Не забудь то. Не забудь се. Все эти убористые «не забудь» уклеивали целый угол кухни. А может, больше походило на доску главного героя из какого-нибудь детективного сериала.