Ну, а я не могу найти себе места. Вроде свободен от иллюзии, что СД сеет разумное, доброе, вечное. Да и айнзацкоманды, опробованные в Австрии и Чехии, созданы отнюдь не для гуманитарных целей. Но, по-моему, ведомство Гейдриха решило прыгнуть выше головы. Треп о превосходстве арийской расы, результативный с точки зрения внутренней пропаганды, вдруг превращается в руководство к действию за пределами страны. Я — свидетель этого действия? Нет, давно уже соучастник.
Перемерив шагами пенал, по недоразумению именуемый гостиничным номером, хватаю фуражку и выскакиваю в коридор. В спину летит материнская забота коллеги:
— Осторожнее, Вольдемар. В городе неспокойно.
Ах, мы еще не всех поляков с евреями удавили? Какое упущение!
В принципе, он прав. К вечеру, когда с сумерками на Варшаву опускается комендантский час, держусь поблизости от патруля, хоть мне не по нутру его сопровождение с обычными грубыми шутками солдатни и выматывающими звуками губной гармошки. Ее обладатель, пучеглазый пехотный ефрейтор, знает единственный мотив. И тот — фальшиво.
В центре города не видно следов штурма, от снарядов и бомб досталось лишь окраинам. Магазины стоят запертые, частично — разграбленные. Длинные колонны пехоты бредут на ночь глядя. По параллельным улицам тянутся вереницы конных повозок, а мостовые украшены следами лошадиного присутствия, так что приходится смотреть под ноги. Совсем мало машин немецких и вообще не видно польских.
— Герр офицер!
Женская мольба перебивается окриком: «Стой, назад!» Двое из патруля сдерживают даму лет сорока пяти, рвущуюся ко мне. Обычно у этой категории не пользуюсь спросом, что ей нужно?
Увы, мои мужские стати не причем. Женщина косит глазами на эмблему СД.
— Герр офицер! Помогите, мне не к кому идти. Моего Курта забрали жандармы!
Довольно чистый немецкий, с легким польским акцентом.
— Ваш Курт — еврей? Может — наполовину? Или коммунист?
— Нет! Конечно же — нет! Ни капли крови. Жидов и большевиков ненавидит.
— В чем дело?
— Герр офицер! — дама вырывается из солдатских рук. Патрульные чуть ослабили пыл, коль чин из СС соизволил заговорить с нарушительницей комендантского часа. — Взгляните! Совсем молодой юноша, в чем он может быть замешан?
Воистину, «юноша бледный со взором горячим», точно как у Брюсова. Парень стреляет глазами с фотографической карточки, которую его мама сует мне под нос. Очень миленький, нежный.
— Немецкая армия пришла освобождать, а не угнетать народ. Ваш сын наверняка чем-то провинился.
— Поверьте, ничем! Он просто поэт. Любит лирику, природу, свободу… Помогите, герр офицер! Мне сказали — ему грозит концлагерь.
А, поэт. И наши бдительные цензоры усмотрели опасное вольнодумство в детских стихах о свободе.
Решительно отодвигаю женскую руку с фотографией.