Тем временем в окне показалась и вторая рука. Не обращая внимания на обломки стекла, которые торчали из рамы, существо схватилось за нее, приготовившись забраться внутрь.
– Святые угодники, – простонала Марфа.
– Господи, помоги нам, грешным, – тихо сказал дед.
Длинная белая фигура, застыв на короткое мгновение в проеме, выступила из темноты и забралась в окно. Степан хотел отвести взгляд, но не мог, так и смотрел во все глаза на существо, порожденное ночью.
Перед ними стояла женщина – обнаженная, с длинными черными волосами, свисающими до талии. Нагота ее была не соблазнительной, а жуткой, устрашающей: тело казалось сырым, жемчужно-белым, как рыбье брюхо, и рыхлым, как тесто. Вода стекала с него, сочась изо всех пор, а когда она сделала шаг вперед, босые ноги оставили на деревянном полу мокрые следы.
Голова была опущена, а когда утопленница (лобаста? водяная?) вскинула ее, поглядев на стоящую перед ней жалкую кучку людей, сердце Степана едва не остановилось. Лик ее был ужасен: даже в слабом, пляшущем свете свечей были видны изъеденные трупными пятнами щеки, похожие на извивающихся червей черные губы, сморщенная старушечья кожа.
Существо вскинуло руку, стараясь дотянуться до людей, двинулось вперед шаткой, неуклюжей походкой. Степана словно парализовало, и позже он стыдился того, что окаменел, не сумев ничего предпринять.
А вот Петр оказался более решительным. Зарычал, как медведь, рывком вскинул ружье и выстрелил прямо в приближающуюся тварь.
– Сдохни! – проорал он. – Отстань от нас!
Анюта с матерью завизжали, Степан метнулся к ним и деду, прикрывая собой близких, толкая в дальнюю комнату:
– Туда идите! Прячьтесь!
Дед пытался возражать, порывался помочь, но Степан не слышал. Во все глаза смотрел он на жуткую тварь, что приняла женское обличье. Выстрел, к тому же сделанный со столь близкого расстояния, который точно убил бы любого человека, ничуть не повредил ей. В первый миг сила удара оттолкнула существо, как будто кто-то шарахнул его кувалдой в грудь. Выползшее из ночи создание отшатнулось, посередине груди, куда попала пуля, появилась дыра.
Полилась густая темная жижа, запах болотной гнили усилился. То, что текло в венах чудища, заставляя биться его поганое сердце, точно не было кровью, как у всякого божьего создания. Пара тонких струек – вот и все, что вытекло, а после существо, даже не заметив этого, не получив, по всей видимости, сколько-нибудь заметного урона, снова сделало шаг вперед, и в этом неровном, тяжелом движении была неумолимая сила.
Степану показалось, что червеобразные губы искривились в ухмылке.
«Она убьет всех нас», – подумал Степан, но в тот же миг его охватила решимость защитить тех, кого он любит, пусть и ценой своей жизни.
Быстро оглянувшись, он увидел, что дед, Анюта и Марфа стоят в двух шагах, так и не спрятавшись. Он подскочил к ним и, не тратя больше времени на разговоры, стал отталкивать их в комнату, не слушая возражений.
Убедившись, что они внутри, захлопнул дверь и повернулся к Петру. Тот отступал, сжимая в руках ружье, больше не делая попытки спастись, перезарядить оружие, выстрелить снова.
Губы его шевелились, точно он творил молитву, а лицо было неживым, сонным. Дедово ружье лежало на лавке позади страшной твари, что напирала на Петра, подходя к нему все ближе, и Степан, мигом оценив свое положение, понял, что не сможет проскочить мимо существа и схватить его.
Поэтому он, не успев особо задуматься, вырвал ружье из рук Петра – тот цеплялся за него, будто желая отгородиться им от беды – и направил на лобасту (или кем была эта тварь). Потом вспомнил, что пуля не способна убить то, что уже мертво, и, пользуясь ружьем как палкой, размахнулся и ударил.
Вернее, попытался ударить, но у него ничего не вышло. В следующий миг Степана отбросило к стене. Он перелетел через комнату и врезался в нее спиной. Сущность отшвырнула Степана легко, будто он был букашкой или малым зверьком, не имеющим веса, надоедливым, но совершенно не опасным.