Вернувшиеся

Не хотел смотреть, страшно почему-то было, точно мимо гроба идешь, в котором мертвец лежит, но будто кто за ниточку потянул. Окна Никодимова дома смотрели прямо на Степана и Анюту, и в первый миг ему подумалось, что кто-то поставил на подоконник три большие тыквы. Следом пришла мысль: чего это Петр с Антипом сели да в окно пялятся? А потом, как сообразил…

Надо было Анюту увести, не давать ей смотреть, но она, проследив за его взглядом, тоже повернулась к дому. Вопль ее был похож на крик раненого зверька, что в силки попал и барахтается, рвется прочь. Степан обхватил Анюту, прижал к себе, стараясь успокоить.

Только как тут успокоишь! Кто-то (те создания, что были ночью в доме, кто же еще!) отрезал головы братьям – и Петру, и пропавшему Антипу, точно так же, как раньше обезглавил и Никодима.

Один глаз Антипа был прищурен, будто покойник подмигивал, посмеивался: мол, искали меня, а я – вот он! Возле рта и ноздрей Петра запеклась кровь. Волосы у всех троих были спутанные, точно их тащили за ноги по земле. Впрочем, может, и тащили…

Смотреть на отрубленные головы не было мо́чи, но и взгляд отвести Степан никак не мог, хотя и знал, что до конца жизни будет помнить, как из окна глядели на него три мертвеца, а затянутые смертной пеленой глаза их пристально всматривались ему в лицо, примечали что-то.

Насилу уведя дрожащую Анюту от страшного дома, Степан пытался сообразить, что ему теперь делать, как быть. Нужно ведь сообщить, позвать на помощь…

Но все же не нашел ничего лучше, чем попробовать расспросить Савву, как и собирался. Полиция, дознание, доктора – это потом, это после. Пока нужно узнать правду, а правда – она только у Саввы, никто из городских понятия не имеет, что на реке творится.

Колдун открыл дверь сразу, точно караулил возле нее, ожидая их появления. Увидев трясущуюся Анюту, которая едва держалась на ногах, молча посторонился и пропустил гостей в дом.

В сенях пахло чем-то горьковатым, терпким, под потолком висели пучки трав. В комнате, куда Савва привел Степана и Анюту, было опрятно, чисто, свежо. В углу, под образами, теплилась лампада.

Степан, которому прежде не доводилось бывать в жилище колдуна (Савва никого дальше сеней не пускал), удивился тому, как мирно, светло и покойно здесь было. Наверное, втайне он ожидал увидеть в доме Саввы нечто зловещее, вроде колдовского алтаря, чучел животных или свисающей с балок змеиной кожи; думал, что будет внутри черно, задымлено и мрачно.

Усадив гостей за стол, Савва поставил перед ними кружки с дымящимся душистым напитком.

– Чай успокаивающий, в себя прийти, – обронил он. – Пейте, полегчает.

Оба послушно взяли кружки в руки. Степан сделал глоток. Чай оказался вкусным, пах луговыми цветами, солнцем, теплым летним днем. Зубы Анюты клацнули о край кружки: руки ее сильно дрожали, кружка ходуном ходила.

– Кто еще остался, кроме вас? – спросил Савва, откуда-то зная, что произошло страшное.

– Марфа, – коротко ответил Степан, чувствуя, как сводит горло.

Савва внимательно посмотрел на него, свел густые брови к переносице и спросил:

– Это… они его? Деда?

«Выходит, знает! Точно все знает!» – подумал Степан и отрицательно качнул головой.

– Что ж, хорошо. – Показалось или в тоне его и вправду прозвучало облегчение? – Расскажи-ка, что видел, – попросил Савва, хотя просьба была больше похожа на приказ.

– Так ведь это мы к тебе за рассказом пришли! – осмелев, проговорила Анюта.