– Я тоже сменю имя. – Он прикусил губу и улыбнулся. – На Вернон.
– Вернон, – произнесла она. – Вернон и Донна. Донна и Вернон.
– Ласкает слух. Только надо привыкнуть. Донна?
– Слушаю.
– Выйдешь за меня?
– Как ты сказал?
– Я спрашиваю: выйдешь за меня замуж? Прямо сегодня. Через час. Ровно в полдень.
Только сейчас она повернулась и обратила к нему посвежевшее, загорелое, умытое лицо.
– С радостью.
– А потом мы с тобой опять превратимся в маньяков и куда-нибудь сбежим, – только, чур, ненадолго.
– Зачем? – удивилась она. – Здесь тоже очень неплохо.
– Тогда спускайся, – сказал он, протягивая ей руку. – До следующего обновления у нас целых девять лет. Спускайся, свадебный завтрак еще не окончен. Донна?
Она сошла по ступеням и с улыбкой оперлась на его протянутую руку:
– А где же шампанское?
Баг
Оглядываясь назад, не могу припомнить, чтобы Баг хоть когда-нибудь не танцевал. Прозвище Баг – это, естественно, сокращение от «джиттербаг»; в конце тридцатых годов, когда мы, ученики выпускного класса, стояли на пороге необъятного мира и задумывались над жизненным выбором, которого не было, все сходили с ума от этого танца. Зато я очень хорошо помню, как Баг (на самом деле его звали Берт Багли – от прозвища Баг ему, как ни крути, было никуда не деться) под заключительные аккорды джаз-банда, игравшего на церемонии вручения аттестатов, вдруг выскочил вперед, прямо к сцене, и пустился в пляс с воображаемой партнершей. Зал взорвался. От криков и оваций можно было оглохнуть. Дирижер, вдохновленный самозабвенным мальчишеским порывом, дал знак музыкантам повторить последний куплет, и Баг тоже повторил свой танец; мы не жалели ладоней. Потом оркестр заиграл «Спасибо за память», и все стали подпевать, обливаясь слезами. Прошло много лет, но та картина не изгладилась из памяти: Баг с закрытыми глазами танцует возле сцены, вращая невидимую подругу на расстоянии вытянутой руки; ноги, словно по собственной воле, выписывают умопомрачительные фигуры – танец сердца, не знающий границ. Когда музыка смолкла, никто, включая джазистов, не хотел расходиться. Мы погрузились в мир, сотворенный одним из нас, и как могли оттягивали вступление в тот, другой мир, который ждал за порогом школы.
Примерно год спустя Баг окликнул меня на улице, притормозив свой спортивный автомобиль с откинутым верхом, и говорит: давай, мол, заедем ко мне домой, съедим по хот-догу с кока-колой; я прыгнул к нему в машину, и мы понеслись, задыхаясь от ветра; по пути Баг не умолкал, хотя ему приходилось кричать во все горло, – трепался о жизни, о наступивших временах, но главное – о сюрпризах, которые ждут у него в гостиной – черт побери, в гостиной! – а также в столовой, в кухне и в спальне.
Что же он хотел мне показать?
Призы. Большие и малые, золотые, серебряные и бронзовые кубки, на которых было выгравировано его имя. Награды за победу в танцевальных конкурсах. Вы не поверите, но они громоздились повсюду: и у кровати, и возле кухонной раковины, и в ванной, а уж о гостиной и говорить нечего – там они, как стая саранчи, заняли все открытые поверхности. Трофеи стояли на каминной полке, в книжном шкафу, где уже не осталось места для книг, и даже на полу – между ними приходилось лавировать, но все равно несколько штук я нечаянно сбил. Баг сказал, в общей сложности их набралось – тут он запрокинул голову и что-то подсчитал в уме – примерно триста двадцать; то есть в течение минувшего года он срывал награду едва ли не каждый вечер.
– Неужели, – ахнул я, – это все после выпускного?