– Не безумно.
– Безумие оставь для маньяков, которые дорвались до медового месяца.
– Ах да, так оно и было, – вспомнила Шейла.
– Одно дело – тогда, другое – сейчас. Я тебя внимательно слушаю.
– Это чувство не покидало меня целый год. Лежа в постели, я ощущала, как покалывает кожу, как открываются поры, словно микроскопические рты, как по телу сбегает пот, как сердце колотится там, где не ждешь: в горле, на запястьях, под коленками, в лодыжках. Я ощущала себя тающей восковой фигурой. После полуночи не решалась включить свет в ванной: боялась увидеть в зеркале чужое лицо.
– Ближе к делу! – Он бросил в чашку четыре куска сахара и выпил из блюдца расплескавшийся кофе. – Давай по существу!
– В ночные часы, да и потом, средь бела дня, мне казалось, что я попала в горячую летнюю грозу, которая смывает с меня старое естество, а под ним открывается совершенно новое. Обновляются одна за другой капельки лимфы, все до единого красные и белые кровяные тельца; все нервы, как струны, натягиваются заново. У меня другой костный мозг, другие волосы, даже новые отпечатки пальцев. Зря ты на меня так смотришь. Ну, допустим, отпечатки пальцев те же. Но все остальное – другое. Понимаешь? Вот и получается, что я – заново изваянное, заново расцвеченное творение рук Божьих.
Он смерил ее уничтожающим взглядом:
– Я слышу бред воспаленного сознания. Я вижу кризис среднего возраста. Говори прямо. Ты решила подать на развод?
– Время покажет.
– Что оно тебе покажет? – закричал он.
– В данный момент я просто… ухожу.
– Интересно, куда же?
– Мало ли разных мест, – туманно ответила она, проделывая борозды в омлете.
– У тебя кто-то есть? – спросил он после паузы, сжимая в кулаках нож и вилку.
– Можно сказать, пока нет.
– И то слава богу. – У него вырвался протяжный вздох облегчения. – Отправляйся к себе в комнату.
– Что-что? – прищурилась она.
– Всю неделю будешь сидеть дома. Ступай к себе. Телефон я отключу. Телевизор тоже. Кроме того…
Она поднялась из-за стола.