Но опять таинственной, настороженной тенью выступил из-за ели Степан и напомнил о ружье, о том, зачем они пришли сюда.
Не сразу также Андрей увидел и «своего» глухаря. Сосновый сук с темной шапкой хвои вдруг явственно изогнулся, отделился от ствола, принял четкое очертание большой птицы с распущенным хвостом и стал желанным как добыча, как венец охоты, как исполненное перед товарищем слово.
Андрей тихо и мягко ставил ступню с пятки на носок. Все больше притягивала правая сосна, все сильнее тянуло его к себе это приглушенное, страстно зовущее пенье. Он встряхнул головой, отогнал странное забытье, эту странную связь с глухарем и разом увидел, осознал, что подошел к дереву на ружейный выстрел, что хорошо укрыт, что прогал до кроны сосны чист и стрелять очень удобно.
У него начала ныть, а затем и неметь раненая нога. Он испугался, что от напряжения могут ослабнуть и руки. Осторожно положил ружье на развилку рябинового куста и сосредоточился, унял взволнованное биение сердца. Степан что-то медлил — чего ж он там?! Андрей вначале увидел жаркий огневой луч и только после этого услышал треск выстрела, который тут же сглотнула плотная сырость апрельской тайги.
Где-то наверху качнулось, что-то с нарастанием зашуршало, запотрескивало и тяжело осело внизу. Разжиженный снег охотно, мягко принял грузную поверженную птицу.
Обидное, даже злое стукнуло в грудь Андрея. Все, распугал, распугал Степан певунов! Сейчас кинется из рябинника, треск пойдет… Но Степан ничем не выдал себя и, смущенный, пристыженный, бесконечно благодарный приятелю, Андрей опять потянулся к «своему» глухарю. Тот — какое счастье, сидел на месте, по-прежнему тянул к заре свою мощную шею с твердым клочком бороды и пел, пел!
На какое-то мгновенье Андрей опять поддался власти неистовства любви… Но тут же вспомнил о Степане, вспомнил, что теперь-то ждет уж приятель. Андрей медленно приподнял дуло ружья, вдавил приклад в плечо, соединил мушку с черным пятном птицы, а палец сам нащупал холодный изгиб крючкового спуска…
Он, наверное, долго, слишком уж долго напрягал себя… Глухарь еще ломал нижние сухие сучья сосны, еще падал, а уж из нутра Андрея рванулось что-то дикое, восторженное, победное… Забыв о раненой ноге, незадачливый охотник бросился за добычей.
Подошел Степан, небрежно бросил к ногам Андрея своего глухаря, сердито выговорил:
— Тонка же у тебя кишка, разведчик… Ну, чево ты заорал, чево так заблажил? Всю охоту спортил. Вон, и пели пташки, да слетели. Беда с тобой!
Андрей уже пришел в себя, огорченный, каялся:
— Ты уж извини. Это госпиталь меня распустил, распоясал… И как так вышло?
— Вот и любуйся, куда дышло вышло… Эх, ты, Андрюха-тюха.
Степан вынул из кармана полушубка бечевку, связал за ноги убитых птиц, перекинул их через плечо, взглянул на поникшего приятеля.
— Андрей, держись бодрей! Пошли покурим, что ли…
…Утро выдалось теплое. Тяжелую ночную сырость тайги как-то быстро выдуло ветром и в сосняках было сухо, угревно и легко. Тепло распустило парней, они не спешили на кордон, на проталинах часто и подолгу отдыхали. Больше-то сидел Андрей. Нежил покоем раненую ногу, снова и снова приглядывался к «своему» глухарю, удивлялся мощности его лап со скрюченными когтями, крепости большого изогнутого клюва, синеватому отливу грудных перьев… Что ни говори, Степонька, а парочку петушков сняли, да каких!
Большой рыжий муравей деловито бегал по крутому спаду тихого крыла… Показалось, что сильные лапы птицы все еще напряжены, готовы высоко, гордо держать трепетное весеннее тело… Андрей не заметил, когда на гордом изгибе беловатого клюва появилась эта капля прозрачной красной крови. Немой укор, чувство вины и раскаяния наполнили душу Андрея, и понял он, что этот первый его глухарь уже никогда не уйдет из памяти и еще долго-долго ему носить в себе саднящее чувство вины перед всем сущим в этой родной таежной стороне.
Андрей недоумевал: что со Степаном? Безобразит парень! То за белкой гоняется — вокруг сосны выплясывает, то за бурундуком. А теперь вот сороку принес — зачем вся эта пальба в живое?! Степан бросил окровавленную сороку на пень и присел рядом. Андрей не выдержал.
— Дорвался… Ну, бурундучишки — это ладно, они в поре, а белки-то на кой хрен. Да мех-то у них сейчас — одни лохмоты! Чево разошелся, и какой дробью ты лупишь?!
Степан отмахнулся — думал о своем. Тот выстрел в глухаря нисколько не утолил в нем прежнего охотника.
ebooksa