Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

— На бурундука-то бы с манком, с петелькой — самый сейчас гон! Он сам, зверушка, в петлю прет. Может, сходим? А белок и бурундуков я собакам снесу — сожрут свежачка!

— Приходилось однажды… Не люблю я на бурундуков с петлей, — отвернул лицо Андрей. — Не охота, а самый-то настоящий, какой-то жестокий убой!

Степан диковато хохотнул.

— А глухарь — это не убой? А ты, однако, жалостливый, разведчик…

Они помолчали, а потом Степан тихо признался:

— Лешак его знает, что со мной. Ударил в глухаря и чую, поднялся во мне тот зуд. Стрелял бы и стрелял. Абы в ково, абы в живьё.

— Это война в тебе все еще стреляет.

Степан кивнул.

— Пожалуй. Слушай, тебе немцы снятся? Ну те, которых ты сам…

— Снился один, — тяжело вспомнил Андрей, удивляясь вопросу Степана. — В разведке финкой пришил. Сам знаешь, как оно в разведке. Такой случай: или ты его, или он тебя. Кто первый успеет…

— Ну, а теперь снится?

— После госпиталя нет. Может, наши заслонили… Всякого в палатах насмотрелся и наслушался. Отпустил меня немец. Но тут, может, и вот что. Это еще до ранения… Старый служака у нас был. Советовал: ты, говорит, рассказывай, рассказывай про своего немчика. Так и выговоришь, и выпустишь ево из себя. Выпустил!

Степан любовно поглаживал дуло ружья.

— А мне все еще снится наш лейтенант. Я его, Андрюха, зачеркнул из автомата.

— Ка-ак… В бою, в спину?

— И не в бою, и не в спину

— Сдурел ты, что ли!

Степан покачал головой, стянул с себя шапку, подкладкой старательно вытер потное лицо, напряг скулы.

— А кто из нас, честно-то признаться, не дурел, не зверел… Мы что, цветочки лазоревые там собирали?!

— Эт-то верно…